Елена Бумагина - Пятое солнце

Валентина Петровна вернулась и суетливо уселась за стол. На ее впалых щеках пылал нездоровый румянец. Она протянула Зое еще одну фотографию. Анна Дембинская, уже без шляпки, но зато с красивой высокой прической, сидела в кресле, а позади, положив руку на его спинку, стояла еще одна девушка. На ней была строгая, почти мужская рубашка, длинная монашеская юбка и маленькая шляпка с вуалью. Тень закрывала половину лица, виднелись только губы, сложенные в ироничную усмешку, и светлые волосы, стриженные под каре. Зоя бросила на директрису вопросительный взгляд. Валентина Петровна только этого и дожидалась.

– В тысяча девятьсот двенадцатом году Анна приезжает в Змеиный холм не одна, а с подругой Екатериной Спириной. Вероятно, их связывали очень близкие отношения, потому что они проводили вместе большую часть времени, уединялись в покоях, уходили на длительные прогулки. Под влиянием Екатерины Анна во многом поменяла свои взгляды, и это хорошо видно по ее дневникам. Летом тринадцатого года в усадьбе случаются некие странные события, сразу после которых Анна покидает мужа и уезжает в Польшу к брату Вацлаву. Екатерина же исчезает бесследно.

Зоя уставилась на фотографию. Казалось, проклятие тенью легло на чистые лица двух юных девушек… Что же тут происходит, в этом Богом забытом месте? От чего убежала красавица Анна?

– А еще через год, – продолжила Валентина Петровна уже спокойным, ровным тоном, – начнется Первая мировая война. Дмитрий Бессонов погибнет в битве при Танненберге. Анна Дембинская покинет Польшу, а затем и Европу. Она проживет долгую интересную жизнь, но вдали от России.

Валентина Петровна будто бы забыла о существовании Зои, была занята исключительно своими мыслями и говорила сама с собой.

– Я много, очень много времени потратила на изучение документов. Меня не оставляла мысль, что всё происходящее тут как-то связано… Не нужно обладать каким-то выдающимся аналитическим умом, чтобы заметить закономерность… Раз в пятьдесят лет здесь происходят таинственные события, в которых всегда замешана молодая женщина. И я понимала, что следующий рубеж уже вот-вот наступит. Именно тогда я устроилась сюда на должность директора, благо, квалификация позволяла, и стала ждать. И то, что я видела, только подтверждало мои теории.

– Но если вы знаете, что здесь творится, то почему не пытаетесь остановить это? – Зоя покраснела от душившего ее возмущения. Обладать всей этой информацией и бездействовать? Не помешать Кругловой устраивать ее ночные шабаши? Как так можно! Но она взглянула в глаза директрисе и увидела перед собой усталую немолодую женщину, которая смирилась с собственным бессилием.

– Почему? Потому что я не могу это остановить. Я не могу сделать ни-че-го. Но я могу помочь тебе.

Она бережно взяла в руки самую тоненькую папку и раскрыла ее. В пластиковых файлах лежали ксерокопии тетрадных листов, исписанных мелким убористым почерком.

– Это дневник Анны Дембинской. Та часть, которая сохранилась.

– Сохранилась? – Зою охватила тревога. – Но разве с усадьбой еще что-то случилось, уже после пожара при Марье Федоровне?

– Нет, усадьба осталась цела. Но перед бегством в Польшу Анна сожгла большую часть своих записей за девятьсот тринадцатый год. Лишь эту тетрадь она оставила мужу вместе с прощальным письмом, как собственное оправдание. Я советую вам прочитать это, Александрова. Очень, очень внимательно.

Зоя укрылась одеялом до подбородка, прижимая к груди папку со страницами дневника. Марина и вторая вожатая Таня проверили комнаты, щелкнул общий рубильник, и во всем корпусе, кроме коридоров, погас свет. Тут Зоя поняла, что не подумала об освещении. Она привыкла, что с экрана телефона или планшета можно читать в какой угодно темноте, и ей даже не пришло в голову: ежевечернее выключение света может стать проблемой. Она определенно не принадлежала к тому поколению, для которого чтение с фонариком под одеялом было привычным делом, но этот способ первым пришел ей в голову. Это оказалось не очень-то удобно, пришлось изрядно изогнуться, к тому же под одеялом было невыносимо жарко. В конце концов она соорудила что-то вроде палатки, отгородившись Милкиной подушкой и натянув сверху одеяло так, чтобы свет фонарика не был заметен из коридора, и принялась за чтение. И через пару минут уже забыла обо всех неудобствах.

Никогда прежде я не стремилась в «змеиное гнездо», чувствуя полную неспособность к жизни в здешних местах. И домашние, и соседи держались со мной отчужденно – казалось, я чем-то выдавала себя, то ли прической, то ли городскими манерами. Мысленным взором я видела желанный для меня Петербург, подруг моих с Высших курсов, книги, театр… Дивный новый мир, который мне тогда открывался, где он теперь? В чем назначение мое? Томиться деревенской скукой, заказывать обеды и вышивать скатерти? Это моя власть? Это моя сила, моя Ewig-Weibliche? [3] Вечно женственное, вечная женственность (нем.) . Нет, я не могла с этим примириться. Всю зиму я противилась отъезду сюда, но Дмитрий Иванович оставался непреклонен. Он давно отстранился от меня, говорит со мною как с ребенком. Но я уже не ребенок!