Кирилл Агапов - Восемьдесят сигарет

Нина подлетела к Токарю.

– Милый, ты обещал, – она говорила очень быстро, на одном дыхании, – ты сказал, что мы просто уедем, сказал, что не убьём её, так ты сказал. А этот урод, ему же всё это нравится. Ты говорил, что защитишь меня…

– Нина…

– … если мне будет страшно. Так вот мне страшно.

– О! Да эта сука из тебя верёвки вьёт, – фыркнул Винстон.

Токарь бросил на него уничтожающий взгляд.

– Базар фильтруй!

– Мне страшно, милый, – взволнованно тараторила Нина, – останови его.

– Успокойся. Нам всем нужно успокоиться.

– Вот сейчас закончим с ней, съебёмся отсюда подальше, и тогда я успокоюсь, – Винстон прижал подушку к голове Марины. Женщина забилась, как выброшенная на берег рыба. Она пыталась кричать, но кляп мешал ей, и вместо крика получалось жуткое, пробирающее Нину до костей, утробное мычание. «М-м-м-м-м-м!»

– Ты не тронешь ее, понял! – сказала Нина. Она кинулась на Винстона, но Токарь удержал её за руку.

– Нина, подожди.

– Ты на кого кидаешься, падаль?! – выпучив от злости глаза, сказал Винстон.

– Угомонитесь, – Токарь встал между ними, как рефери на боксерском ринге, широко раскинув руки, сдерживая распылившихся соперников.

– Ты откуда взялась такая красивая? – орал Винстон.

– Остынь, тебе говорю.

Токарь схватил друга за плечо и поволок к выходу.

– Пойдём на кухню, обо всём поговорим, успокоимся. Мы теперь одна команда, – удерживая одной рукой Винстона, свободной он указал Нине на диван. – Сядь, сядь тебе говорю. Пожалуйста.

Девушка запустила пятерню в волосы и, глубоко вдохнув, села.

– Хорошо, – кивнул Токарь. И уже Винстону:

– А мы с тобой пока выйдем и всё перетрём.

Вытолкав друга на кухню, Токарь закрыл дверь и прижался к ней спиной.

– Чё за лажа, Токарь? Эта девка вертит тобой, как хочет!

– Да тормози уже.

– Ладно, всё, я в норме, – Винстон провел ладонью по лицу.

С минуту они молча стояли, глядя друг на друга.

– Ну ты же понимаешь, что мы должны её завалить? – сказал Винстон.

Да, Токарь понимал. А ещё он понимал и то, что если он позволит Винстону пристрелить чёртову Марину, Нина не забудет ему этого никогда.

– Да всё я понимаю. Просто… я Нине обещал.

Винстон всплеснул руками.

– Да какой, в жопу, Нине? Старик, ты чё, бухой? Бабёнка расскажет про меня полиции, опишет, сука, во всех подробностях. Я не хочу её убивать. Я вообще никого не хочу убивать – больше трупов – больше срок – но так получилось, что придётся, так уж вышло. В конце концов, это ты меня с ней познакомил , потому что ни хера не думаешь своей башкой.

Он сунул пистолет за пояс, потом пошарил по карманам, достал сигареты и закурил.

– Кто будет вытаскивать тебя из всего этого болота, если я тоже буду в розыске, м?

И снова Винстон прав, подумал Токарь. Теперь, когда Марина видела его и могла опознать, она стала опасным свидетелем. Если ещё и Винстон лишится возможности свободно передвигаться, не шарахаясь от каждой камеры видеонаблюдения, тогда им точно кранты.

– Ты прав, братиш, – сказал он, – а с Ниной я поговорю, она должна понять.

– Ну вот, вот, – оживился Винстон, – наконец-то узнаю прежнего Токаря. Конечно, объяснишь всё потом своей Нине, она поймёт, успокоится, и будете вы жить долго и счастливо. Давай, делаем по-быстрому и валим уже отсюда наконец, – он похлопал Токаря по плечу. – Пойдем.

Вздохнув, Токарь взялся за дверную ручку, потянул на себя, и… дверь не поддалась.

– Какого?..

Он дёрнул сильнее. Тот же результат.

Дверь была закрыта.

У меня ВИЧ.

Спокойно, друзья, давайте без обмороков. Для меня он не опасен. Я исчезну ещё до того, как количество Т-лимфоцитов в моем организме снизится до смертельного минимума и лёгкий сквозняк сведёт меня в могилу. К тому же современная медицина шагнула так далеко в вопросе борьбы с этим вирусом, что лично мне уже и не особо важно, лечится он или нет. Герпес тоже не лечится. И хронический гастрит. Однако живём. Шутка ли, семьдесят-восемьдесят лет при соблюдении предписаний врача. От глистов быстрей помереть можно.

За цинизмом я прячусь. Конечно, ВИЧ – это не герпес и не гастрит. Я только хотел, чтобы вы поняли: мне уже давно наплевать на подобные вещи, грозящие смертью лишь через годы, а то и десятилетия.

Вы не поверите, но было время, в самом начале моего заключения, когда я завидовал тем, кого отпускали по актировке (досрочное освобождение в связи с неизлечимой смертельной болезнью). Не сомневайтесь, многие испытывают те же чувства в первые месяцы – чёрная зависть к живым трупам, дрожащими, непослушными руками собирающими свои пожитки. Я и теперь немного им завидую, тем более в последние часы. Но я болею всего ничего, около полугода. Актировки мне не видать, как своих ушей. А пускай бы и подыхал уже, хрен ещё документы подпишут на неё. Всегда тянут до последнего: вдруг ошибка какая и человек на поправку пойдёт, а его на волю раньше времени отпустили. Он уже мочится под себя, дышит через катетер, лёгкие или печень выблёвывает, а актировку всё не подписывают, перестраховываются. Был один мужик с саркомой Капоши. Премерзкая разновидность рака кожи, убивающая в основном больных СПИДом. Так вот, тот мужик дышал-то уже через раз, всё тело в бурых пятнах, на ящерицу похож, не сегодня-завтра помрёт, а всё держат. Говорят, его всё-таки отпустили по актировке. Задним числом. В один прекрасный вечер он скончался, врачи состряпали нужную справку (как она, оказывается, быстро и легко делается), сунули ему в нагрудный карман и вынесли труп за территорию тюремной больницы. В паре метров от главного входа лавочка была, на неё и водрузили. Стало быть, вышел мужик, всё как положено, сел на лавку, а что там дальше было – не наши проблемы.