Кирилл Агапов - Восемьдесят сигарет

Я не дал ублюдку возможности выкрутиться. Пара сотен глаз видела, как я сделал из человека животное. Пара сотен глаз узрела настоящую магию: волшебное зелье в одно мгновение превратило бога в червя.

Коварное предательство любимой шлюхи.

Шлюха…

Мне начинает нравиться это слово.

Чёрта с два я бы признался вам в этом, но я ведь умираю, не забыли? Скоро я исчезну из этого сраного мира. Поэтому мне уже всё равно. Плевать. А кроме того, вы же читаете эту книгу, а значит, в любом случае всё узнаете. Токарь и Нина будут говорить обо мне ещё не раз.

Ну и пусть.

Я – шлюха.

Но я стал ею не сразу. Сначала меня сделали рабом.

Бар на первом этаже придорожного мотеля работал круглосуточно. Трасса никогда не спит. Не спит и бар, готовый встречать заезжих посетителей даже глубокой ночью. Ведь, как правило, только ночью дальнобойщики и просто путешествующие на машинах могут позволить себе, заглушив мотор, пропустить по стаканчику пива или чего-нибудь покрепче.

Когда Токарь допил вторую бутылку водки, время приблизилось к пяти часам утра. Кроме него, бармена и официантки, клюющей носом перед телевизором, в зале не было никого. Бармен – молодой мужчина, внешне очень сильно похожий на того, кто заселял Токаря и Нину прошлым днём. Вероятно, сын. Позёвывая и обречённо поглядывая на часы, он выслушивал пьяную исповедь перебравшего постояльца четвёртого номера, деликатно кивая в нужных местах. Правда, когда бармен понял, что Токарь не обращает никакого внимания на то, слушают его или нет, он совершенно открыто стал раскладывать пасьянс на экране своего смартфона, периодически, с равными промежутками, говоря «угу», даже не задумываясь, к месту оно или нет.

Токарю нужно было выговориться. Хоть в стенку.

– Вот такие вот, кентишка, дела, – заплетающимся языком говорил он. – У меня от нее башка взрывается, понимаешь. Я не знаю… Иногда я смотрю на неё, и она мне кажется такой беззащитной, такой… такой…

Токарь защёлкал пальцами, силясь подобрать подходящее слово. Пальцы его не слушались, и вместо щелчков получалось только шуршание от трущихся друг об друга пальцев.

– Чистой? – наобум подсказал бармен, который, как ни старался не слушать, всё равно улавливал какие-то обрывки из болтовни Токаря.

– Во-во! Чистой! Точно! Тогда мне хочется защитить её от всего на свете, от всего этого говённого мира. Я никогда ни к одной тёлке такого в жизни не испытывал, а ведь я знаю её всего пару дней, прикинь. А иногда она ведёт себя так, что мне просто охота её убить. Взять свою сумку, достать из неё пушку и засунуть дуло прямо ей в рот.

У токаря развязался язык. Где-то, в глубине пьяного сознания, он понимал, что сболтнул лишнего, упомянув об оружии, которое, как теперь знает бармен и официантка, у него есть. Но ему было плевать. И, вероятно, работникам гостиницы тоже, потому что никто из них даже бровью на это не повёл.

– Как она меня заводит, уф-ф! У меня, когда я с ней рядом, яйца звенят не переставая. Если б ты её увидел, ты бы меня понял. Слышь меня, нет?

– Угу.

– Хули «угу»?

– Слушай, друг, – не выдержал бармен, – ты извини, но мне работать надо.

– Да? – театрально удивился Токарь и повертел головой, оглядываясь вокруг. – Ты ведь бармен, верно? Твоя работа – обслуживать посетителей. А здесь, кроме меня, никого больше нету. Значит, я – вся твоя работа. Так что не гони.

– У меня всегда много работы.

– Да ты в телефон рылом уткнулся! Чё ты мне лепишь?

– Хамить не надо, пожалуйста, – разозлился бармен, но Токарь уже о нём забыл. Прищурив один глаз, он старательно целился горлышком бутылки в стопку и бормотал недовольно:

– Сидят в своих телефонах, как будто они их жизни обучат. Забери у вас интернет, вы и помрёте. Ни костра развести не умеете, ни еды добыть. Один ютюб только на уме, – расплескав часть водки, он всё же наполнил стопку, поднял её перед глазами и глубокомысленно изрёк:

– Лучше б книги читали. Знания-то – они ведь в книгах.

И уже совсем горьким голосом что-то понятное одному ему:

– Куда мы катимся? Поколение петухов.

Хлопнул стопку, встряхнулся, посмотрел на официантку.

Надо сказать, что женщина эта была, что называется, жизнью потрёпанная. Немного за сорок. Дешёвый макияж. Обвислая грудь, обтянутая застиранной водолазкой. Круги под глазами от ночного графика работы. Вероятно, когда-то она была привлекательна, может быть, даже одной из первых красавиц в своём маленьком селе, где она родилась и провела всю жизнь, но теперь от былой внешности не осталось и следа.