Кирилл Агапов - Восемьдесят сигарет

Марго что-то щебетала, рассказывала о своей работе, о том, какие порой попадаются жлобы-посетители – ни копейки на чай – но Токарь её не слушал. Он остановился посреди опушки, закурил и, сделав пару затяжек, с отвращением выбросил сигарету.

– Ты что остановился?

– Ничего.

Он собрался идти назад, в свой номер, где была его Нина.

– Я пошёл.

– Как? – растерялась женщина. – Мы почти дошли.

Ей не хотелось, чтобы он ушёл. Она так истосковалась по мужчине! Более или менее симпатичные мужики давно не обращали на нее внимания, а всех прочих, кто совсем уж рожей не вышел, Рита сама отшивала, по старой памяти.

– Раздевайся, – вдруг сказал Токарь.

Женщина зарделась.

– Прям тут? Котёнок, я тоже тебя очень хочу, но потерпи пару минут, за тем поворотом…

– Сними свою чёртову водолазку.

– Да холодно ведь, – сказала она, стягивая водолазку через голову. – Ну, иди ко мне.

Рита потянулась к нему для поцелуя, но Токарь отвёл от неё голову.

– Снимай джинсы. Я хочу увидеть твою задницу.

– М, хочешь увидеть мою задницу?

Она провела руками по бёдрам. Расстегнула ремень. Через босоножки стащила джинсы.

– Ну как? Теперь ты.

Женщина стояла перед ним в одних трусиках и босоножках. Бледная кожа. На дряблых боках растяжки. Вислая грудь, с торчащими колом от возбуждения и холода, сосками.

Токарь брезгливо поморщился.

Нужно отметить, что фигура этой женщины была вовсе не безобразна: её ноги достаточно стройны, чтобы их можно было без стеснения облачать в узкие джинсы. Грудь, хоть и утратила прежнюю форму, но всё ещё смотрелась неплохо. Округлые ягодицы. Широкие бёдра. Она походила на постаревшую порноактрису, сохранившую налёт былой сексуальности. Ещё совсем недавно Токарь бы поимел её с огромным наслаждением. В этом лесу или ещё раньше, в туалете гостиничного бара, уперев головой в сливной бачок унитаза. Теперь же у него была Нина. Он невольно сравнивал официантку с ней. И от этого сравнения Рита превратилась в его глазах в отвратительного уродца, в бледное подобие женской красоты. Он понял, что его не просто не заводит вид её обнажённого тела. Его воротило.

– Одевайся и проваливай, – сказал Токарь холодно.

Он ушёл прежде, чем официантка начала плакать.

Вернувшись в номер, Токарь аккуратно прикрыл за собой дверь.

Нина спала на животе, скинув одеяло на пол. Комнату заливал свет утреннего солнца. Её выстиранная одежда висела на раскладной сушилке, вмонтированной в шкаф. Как только Токарь щёлкнул замком, девушка приоткрыла глаза, подтянула на себя одеяло до спины и снова погрузилась в сон. Токарь успел увидеть её обнажённые ягодицы, истерзанные до крови, до бордово-красных гематом. Он скривился, как от зубной боли.

«Бедная моя девочка».

Подошёл, стараясь не шуметь, к кровати. Присел на самый краешек. Поглаживая волосы Нины, долго смотрел, как она спала, потом лёг рядом, обнял и забылся похмельным болезненным сном.

Я стал рабом через неделю после того, как попал сюда. И все семь дней я упорно шёл к этому сам, не подозревая о надвигающейся трагедии.

Не вникая в примитивную философию местных законов, я спорил с каждым встречным-поперечным, указывая, по тупости своей, на убогость их убеждений. Тогда – в самом начале – я ещё имел право повышать голос. И я повышал. В ту пору моим самым частым восклицанием было «ну что за бред!» Ужасающие по своей абсурдности открытия ожидали меня на каждом шагу. В каждой фразе моих сокамерников. Среди прочего, например, я узнал, что глагол «трахать» – это одно, а «трахаться» – это совершенно другое. «Мужики трахают, – снисходительно объяснили мне, – а бабы трахаются». «А мужчины не трахаются, что ли?» – чесал я затылок. «Трахаются», – кивали мне и добавляли: «Если они пидорасы». «Что за бред», – выдыхал я в сотый раз и зарывался с головой под одеяло, чтобы тихо пропеть реквием по очередному семантическому выкидышу.

Камера – это всего одна комната около восемнадцати метров. Бывают и больше или, наоборот, совсем крохотные. Но все их объединяет одно: открытая «долина». Поэтично звучит, не находите? «Долиной» называют туалет. А открытая она, потому что находится тут же, в камере, в углу, рядом с выходом, и отгорожена «долина» всего одной бетонной перегородкой метровой высоты, так называемой «скалой». Никаких дверей такой туалет не имеет, и поэтому зэки вешают большое банное полотенце или простынь между скалой и несущей стеной камеры, чтобы хоть как-то отделить «долину» от жилой площади. Ну, не в этом дело. Вся соль тут вот в чём.