Александр Куприн - Бармен из Шереметьево

— Здравствуйте, Галина Михайловна. Мне бы хотелось обсудить с вами некоторые вопросы — если, конечно, вы не против?

С этими словами он вышел из-за стола, указал на стул и сам сел прямо напротив помятой путаны.

— Вы, собственно, зачем приехали в Свердловск?

Яркий ли свет, такой непривычный после камеры, подчеркнуто вежливые манеры собеседника или что-то еще сбило проститутку с толку, но она начала вдохновенно врать о намерении устроиться на свердловскую кондитерскую фабрику, о проблемах с работой в спящем городке Ровно и еще какую-то чушь и даже не заметила, как глаза напротив нехорошо блеснули, руки кагэбэшника разошлись в стороны и вдруг с невероятной силой соединились на ее ушах. Что-то лопнуло внутри, резкая боль ударила прямо в мозг, и сердце как будто прыгнуло в черепную коробку — каждый его удар отдавался молотом. Галя откинула голову и стала хватать воздух открытым ртом, глаза как будто выключили — в них стало темно и тоже появилась пульсирующая боль.

— Ты за кого меня тут держишь, перхоть подзалупная??? За мента???

С перекошенным от злобы лицом над ней нависал коренастый.

— Я… я… больше не буду. Я… извините, пожалуйста, — прошептала Галя и добавила: — Я, кажется, описалась. Немного.

Пономарев встал и зашел за спину задержанной — та тут же съежилась и напряглась, а он поморщился, как от зубной боли, и снял с сейфа графин с водой. Галю от страха била сильная дрожь — она ожидала удара сзади. Над корзиной с мусором опер сделал ладошку ковшиком, налил туда воды и тщательно помыл руки. Взял несколько чистых листов, долго ими вытирался, слепил из влажной бумаги ком наподобие снежка и с ним вернулся за стол, где начал резво гонять его по поверхности, ловко хватая его поочередно правой и левой руками. При этом он не спускал глаз с задержанной. Галя же как зачарованная зачем-то наблюдала за скольжением шара. В голове было пусто и очень-очень больно. Вжик-вжик… летает по столу шар из сырой бумаги.

— Так вы, Галина Михайловна, впервые на Урале?

Выкинув шар в корзину, он вынул из портфеля авторучку с золотым пером, тонкую папку и несколько листов мелованной бумаги. В папке Галя заметила половинный листок со своими данными. Наискосок листочка шла жирная красная полоса. «Биография агента», — написал наверху чистого листа Пономарев.

«Какого агента? Что за агента?» — мелькнуло в голове, но думать времени не оставалось — оперативник начал подробно расспрашивать, быстро делая пометки. Разговаривали они четыре часа. Историю несчастной любви к мотоциклисту она благоразумно опустила — второй хлопок по ушам мог привести к инвалидности. В конце разговора Пономарев спрятал свое золотое перо, протянул ей лист бумаги и найденную в столе шариковую авторучку.

«Я, Слащева Галина Михайловна, 1959 г/р, — писала она под диктовку оперативника, — обещаю добросовестно сотрудничать с органами государственной безопасности СССР, хранить свою связь с ними в тайне, не разглашать сведения, ставшие мне известными в результате секретного сотрудничества…»

— Вам осталось выбрать оперативный псевдоним, которым вы будете подписывать свои сообщения, — таков порядок.

— Пусть будет «Шилина».

— А кто это?

— Это цыганка из Питера.

— Та, у которой племянники с арматурой? — усмехнулся опер.

— Она.

— Ну Шилина — так Шилина…

Далее Пономарев доходчиво объяснил, что Комитет интересуется только и исключительно иностранцами. В частности, господином Рюбом, хорошо ей известным, и посему ее задачей будет освещать каждый его шаг — больше не нужно ничего. Он так и сказал: «Ни-че-го».

Задержанную увели, кагэбэшник открыл окно и дверь, но запах мочи никуда не исчез. Скривился в гримасе смущения, выставил мокрый стул в коридор, а дверь захлопнул. Ай, неловко получилось, ай, нехорошо…

— Я не вернусь, — бросил он на выходе дежурному с красной повязкой, давая понять, что начальник распределителя свободен вновь пользоваться своим кабинетом.

Домой «Шилина» решила пойти пешком в наивной надежде, что холодный уральский ветерок выгонит запах. Тщетно — модную куртку теперь можно было лишь выбросить. Галя, впрочем, повесила ее до весны на балкон в надежде, что время и сквозняки приглушат эту вонь. Паспорт действительно оказался дома — лежал под старой косметичкой на подоконнике. Видно, выложила, когда тушь перекладывала, да и забыла, раззява… Капитан Некрасов больше ее не беспокоил. Он отлично понимал, что это уже не «путана обыкновенная», а ходячее ухо и глаз Комитета госбезопасности, а «смежников», как менты называли комитетских и наоборот, он не жаловал. Главным показателем его работы было раскрытие гостиничных преступлений — в основном это были кражи да мошенничество, а помощь Комитету никак не учитывалась, хотя эта помощь пожирала иногда много времени и усилий. Конфликтовать же с Комитетом или отказаться выполнять их «просьбы» было делом совершенно немыслимым, особенно сейчас — только что было раскрыто убийство милиционерами Московского метрополитена пьяненького замначальника канцелярии КГБ Афанасьева и по всему аппарату Министерства внутренних дел шла масштабная чистка. Уж лучше промолчать и помочь.