Рэндалл Силвис - Два дня

– Вы рассказываете мне о случае Бонни?

– Я хочу вам сказать только то, что при шести месяцах беременности пациентке бы назначили только РУ-486. Боюсь, что ничего другого я вам сообщить не могу.

– Хорошо, спасибо и на том, док.

– Сожалею, что не могу быть более точным.

– Я понимаю вас. А не могли бы рассказать что-нибудь о мужчине, который ее сопровождал?

– Увы, даже если бы я что-то знал.

– Что ж… Спасибо за сотрудничество.

Демарко рассчитывал, что центр производил все стандартные анализы абортированных эмбрионов. И в таком случае тип крови мог совпасть с таковым Хьюстона. Конечно, это не гарантировало отцовство Хьюстона. Но Демарко действовал, как подсказывало ему чутье. Он должен был это проверить. А теперь у него осталась лишь неподкрепленная ничем уверенность в том, что хьюстоновская фраза «другой мужчина» не имела никакого отношения к роману, который он писал. Она свидетельствовала об уверенности Хьюстона в том, что он не был отцом того ребенка. А такая уверенность могла быть у него только в двух случаях: если у Томаса Хьюстона никогда не было секса с Бонни, либо он был уже не способен производить детей.

«А кто может знать о бесплодии Хьюстона? – задумался Демарко. – Кто-то из родни». Сержант сгреб дело Хьюстона с угла стола, положил его на промокательную бумагу и начал листать страницы. Наконец сержант отыскал домашний телефон О’Пэтченов. Он очень надеялся, что трубку возьмет Розмари. И так и вышло.

– Вы, случайно, не знаете, – поинтересовался у нее Демарко после приветствия, – не делал ли ваш зять вазэктомию?

– Какое это теперь имеет значение? – переспросила Розмари таким же безжизненным голосом, каким ответила на звонок.

Демарко обуздал свое нетерпение и постарался подстроиться под настроение Розмари. Она пережила удар, от которого уже никогда не сможет оправиться. По одной этой причине она заслуживала чуткости и деликатности.

– Скажите, Розмари, ведь глубоко внутри, в вашем сердце, вы не верите, что Томас Хьюстон мог причинить такое зло вашей семье?

– Эд говорит, что я должна принять это. Что нужно видеть вещи такими, какие они есть. Но у меня в голове это не укладывается.

– Что ж, я сейчас разрабатываю версию, которая, возможно, подтвердит вашу правоту.

– Вы? И что это за версия? Вы мне можете рассказать?

– Не сейчас. Извините. Но я обязательно расскажу вам все, когда смогу. Обещаю. Так что там насчет вазэктомии?

– С самого начала они оба хотели мальчика и девочку. И все получилось точно, как они планировали. Сначала на свет родился Томас-младший, а потом – Алисса.

– Но через десять лет на свет появился третий ребенок…

– Уже после рождения Алиссы Томас собирался сделать вазэктомию. Но Клэр принимала противозачаточные…

– То есть ваш зять не делал этой операции?

– Они передумали. Когда Алисса пошла в школу, так я думаю.

– Передумали насчет чего?

– Насчет того, чтобы ограничиться двумя детьми.

– А-а… И что?

– Думаю, они ждали до седьмого месяца. Седьмого или восьмого, не уверена. Они хотели убедиться, что малыш развивается нормально и все будет в порядке. И только тогда он ее сделал.

– Вы хотите сказать мне, что Томас все-таки сделал вазэктомию?

– В ту ночь они устроили пикник с шашлыками. Томас раскис, напился и все норовил приготовить для нас стейки. А Эд его безжалостно поддразнивал.

Голос Розмари теперь сильно дрожал и с каждым словом становился все более слабым и хриплым.

– Спасибо вам, – сказал ей Демарко. – Именно это я и хотел узнать.

– Да?

– Да. Извините, что мне пришлось побеспокоить вас. Я знаю, как вам сейчас тяжело.

– Вы знаете? – переспросила Розмари. – Откуда вам это знать?

– Я потерял своего сына, еще совсем малыша. Его тоже звали Райан. Райан Демарко-младший.

– О господи ты боже мой! – выдохнула Розмари.

– Так что я имею представление о том, что вы сейчас переживаете.

– Это так ужасно! А как это случилось?

– Автомобильная авария.

– О, нет!

– Малыш сидел в своем детском сиденье. Все были пристегнуты. И все равно.

– Господи, Райан! А ваша жена? Она пострадала?

– Физически нет. Но она оставила меня вскоре после аварии.

– Это уже слишком, – выдавила Розмари, уже рыдая. Даже на другом конце провода Демарко чувствовал, как содрогаются ее плечи, ощущал гнетущую, черную боль в ее груди. Левый глаз сержанта дернулся и начал слезиться; он вытер его пальцем и произнес:

– Извините меня, Розмари. Я не желал усугублять ваше горе. Я только хотел, чтобы вы знали… Я понимаю, что вы сейчас чувствуете. Действительно понимаю.