Рэндалл Силвис - Два дня

«Я люблю тебя, крошка! – только и смог сказать Хьюстон. – Пожалуйста, прости меня! Пожалуйста, прости меня когда-нибудь. Прошу тебя, крошка! Пожалуйста!»

Демарко чувствовал себя слишком взвинченным, чтобы вернуться домой. Свою последнюю чашку кофе он выпил часов восемь назад. Но все равно ощущал себя так, словно нервы напитались кофеином, а кожная оболочка стала ему тесна – настолько, что хотелось из нее вылезти. Если он поедет сейчас домой, он будет там до половины одиннадцатого. И что потом? Опять усядется перед телевизором, откроет бутылку «Джека» и станет попивать его, пялясь в экран, пока сон не возьмет над ним верх?

«Забудь ты про свой телевизор. Подумай лучше о Хьюстоне! – приказал себе сержант. – Постарайся просчитать этого парня. Залезть ему в голову. Понять ход его мыслей».

Увы, Демарко был слишком возбужден, чтобы сосредоточиться только на этом. Запах Ариэль проник ему под кожу, просочился во все его поры. А остроты Бонни, ее легкий, озороватый сарказм… Господи! Как же ему не хватает общества женщины! Как же ему не хватает женского тепла, аромата и ласк! Доброты и игривости. Задушевного, сочувствующего, любящего взгляда…

Демарко мог, конечно, вернуться в клуб и пообщаться с Ариэль подольше. Рассказать ей, что копы – тоже люди. Не потому, что ей следовало об этом знать. А потому, что за разыгранным ею спектаклем сержант разглядел (или так ему показалось) добродушие. Что-то настоящее, неподдельное… И будь у Ариэль не карие, а зеленые глаза, он, возможно, задался бы вопросом: а не она ли – та самая Аннабел, что так задела за живое Хьюстона?

Нет, возвращаться в клуб Демарко не стал. Не стал он и сворачивать на трассу 417, которая привела бы его домой – туда, куда ему нужно было вернуться. Единственное место, где он мог по-настоящему расслабиться и где никому бы не причинил вреда… никому, кроме себя самого… Вместо этого Демарко проехал вперед еще четверть мили, повернул на федеральную трассу и через двадцать минут припарковался напротив Кейп-Кода Ларейн. Он ненавидел себя за слабость, одолевавшую его вот уже две ночи кряду. За неспособность избавиться от наивной, бессмысленной веры в возможные перемены. Демарко заглушил мотор и вставил CD в плеер. Нора Джонс запела ему о темноте и мрачных закоулках. «Как бы мне хотелось обжечь поцелуем губы, но я понимаю, что не могу победить…»

Свет за занавесками в гостиной Ларейн казался бледно-голубым. «Наверное, она читает… а может, слушает музыку». Ларейн работала учительницей английского языка и литературы в подготовительной школе в Эри. И прежде часто читала ему в постели. «А сейчас она читает самой себе, – подумал Демарко. – И снимает в барах незнакомых мужиков».

Рано или поздно Ларейн должна была оторваться от книги и выглянуть в окно. Она всегда чувствовала, интуитивно угадывала его присутствие рядом. «Я не хочу, чтобы это случилось сегодня ночью, – увещевал себя Демарко. – Я только послушаю песни Норы – всего четыре. А потом заведу мотор и поеду домой. Я ведь хочу только этого. И ничего другого».

На середине третьей песни светильник над входом в Кейп-Код загорелся. Демарко резко вдохнул, задержал дыхание и поморщился: застарелая боль снова сжала ему сердце тисками. В груди забродило и закружило волнение. Ларейн выглянула из окна и увидела его автомобиль. «Сейчас она выключит в гостиной свет… Ну вот, окно стало темным. Теперь поднимется по лестнице наверх. И замрет на несколько минут в ожидании. Входная дверь открыта. Но я не зайду в ее дом. Сегодня я не хочу в него заходить».

«Невысказанная правда снедает тебя изнутри…» – пропела с хрипотцой Нора.

Когда он открыл дверь и вошел внутрь, Ларейн стояла наверху лестницы, глядя в спальню и вцепившись рукой в перила. Тень в затемненном доме… И Демарко ощутил тяжесть отчаяния, которое их обоих ввергло в эту тьму, не давало из нее вырваться и то и дело сводило их вместе в этом доме. Даже не посмотрев на него, Ларейн зашла в спальню. Демарко прислонился к двери: «Езжай домой!»

Но он уже понял, что не поедет. Он не стал бы заходить в Кейп-Код, если бы действительно хотел уехать домой. Он снял ботинки и запер дверь. Потом прошел на кухню и вымыл руки. И только после этого поднялся наверх.

В темной спальне за зашторенными, как обычно, занавесками даже радиоприемник был отвернут к стене – чтобы его тусклый голубоватый блеск не падал на постель. Демарко присел рядом с Ларейн, уловил в темноте ее запах и почувствовал внутри себя пустоту. «Как ты?» – спросил он охрипшим от виски шепотом.