Рэндалл Силвис - Два дня

– Я ценю это. Спасибо.

Кармайкл порывисто вышел, увлекши за собой из кабинета целый шлейф воздуха.

А Демарко откинулся на спинку стула, потер обеими руками лицо и почувствовал, что мир завертелся, как центрифуга.

Сержант встал и, все еще ощущая покачивание, направился в туалет – вымыть руки.

На ужин в тот вечер Демарко открыл консервную банку длинноперого тунца. Вывалив его на тарелку, сержант надумал приготовить по-быстрому салат капрезе. Он порезал помидоры, лук и моцареллу, посыпал смесь сушеным базиликом и спрыснул все итальянской заправкой. А потом перенес тунца, салат и бокал, наполовину наполненный виски «Джек Дэниэлс», в столовую и поставил на стол, загроможденный компьютером, папками, картотеками и разными документами.

На CD-диске, который принес ему Кармайкл, было шестьдесят семь электронных сообщений, отосланных или полученных от разных адресатов. Большинство сообщений были входящими за последние шесть недель. Хьюстон явно не был «складской крысой» и регулярно подчищал свою почту. Кармайкл разложил все сообщения по отдельным папкам с именами корреспондентов в качестве ярлыков.

В первой папке содержалась переписка Хьюстона с его литературным агентом. Тон агента искрился оптимизмом по поводу шумихи, вызванной «Отчаянным летом». Запросы о правах на экранизацию романа поступали ежедневно; агент также лично вел переговоры о передаче прав на издание аудиокниги и с помощью своих субагентов – о переводе и издании романа в девяти зарубежных странах. Большеформатную печатную книгу с крупным шрифтом планировалось издать в феврале, а книгу в бумажной обложке для массового рынка – в мае. В одном из своих посланий агент предсказывал Хьюстону полумиллионный аванс за его следующий роман. «Поэтому умоляю тебя, Том, ради всего святого, пришли мне страниц пятьдесят вместе с кратким содержанием, – писал агент. – Ты же отлично знаешь: надо ковать железо, пока горячо. А огонь сейчас что надо. К тому же я тут недавно познакомился с одной отпадной брюнеткой, играющей в „Спамалоте“. Ну очень сексапильная штучка с ногами до ушей и такой восхитительной попкой, что слюнки текут. В общем, я пообещал свозить ее на Ибицу, если она со мной переспит. Поэтому мне нужны мои гребаные комиссионные!»

В ответе Хьюстона сквозило больше заботы о новом романе: «Я не хочу торопиться, Гарри. Хотя бы потому, что его сюжет более сложный и запутанный. К тому же поиски даются нелегко. Я должен действовать осмотрительно. Может быть, твоя брюнетка обойдется островом Рузвельт? Скажи ей, что там меньше террористов».

В другом сообщении Хьюстон сетовал на свою репутацию: «Моя проблема в том, что я слишком преуспел в сокращении разрыва между серьезной и коммерческой беллетристикой. Мои романы издавались и распродавались слишком большими тиражами. И теперь, по мнению „Вашингтон пост“, я „мастер детективного жанра“. А ведь ни один из моих романов не является настоящим детективом».

А в следующем письме Хьюстон захлебывался возмущением: «Ты заметил, что все эти чертовы отзывы и рецензии начинаются с оповещения о том, что мне отвалили аж 200 кусков аванса за „Лето“? Так теперь судят о книге, да, Гарри?»

«Вот тебе и довольный жизнью человек, – хмыкнул Демарко, отпивая виски. – А на самом деле забот и обид выше крыши, аж задницу щемит».

Впрочем, переписку со студентами Хьюстон вел совсем в другом ключе. Большинство его посланий ученикам были преисполнены ободрения и практических советов: «Вам сейчас не стоит беспокоиться насчет публикации своих произведений. Вы хорошая писательница, Николь. А со временем еще больше отточите свое мастерство. Так что сконцентрируйтесь на этом. Ваши произведения станут издавать, когда вы сами будете к этому готовы».

«Это все придет в процессе, Бен. Вам нужно научиться понимать, когда следует драматизировать сюжет, сгущать краски, а когда лучше просто описывать события. Вам отлично удается описательное повествование, а вот с драматургией вы пока справляетесь не так хорошо».

В общей сложности Хьюстон переписывался с девятнадцатью студентами. Все свои электронные послания он подписывал инициалами: ТХ . И во всех его замечаниях бросалась в глаза искренность и непредвзятость в суждениях; Демарко ее подметил и оценил. «Хьюстон был не из тех преподавателей, что пускают своим студентам пыль в глаза и говорят то, что им хочется слышать, лишь бы они их любили».