Эндрю Мэйн - Увеличительное стекло

Детский лагерь пуст, и только опоссумы время от времени появляются проверить, не вернулись ли люди с вкусными подарками. Я припарковал машину на некотором отдалении и добрался сюда пешком, перемещаясь в основном под деревьями на обочине, чтобы не быть замеченным. За последний час мимо проехало четыре машины, ни одна из них на территорию лагеря не заезжала. Я пытаюсь понять: Роберт мне наврал или я неправильно понял его слова? Я отчаянно не могу сообразить, что же мне делать дальше. И не уверен, что вообще ожидал увидеть. Как Ойо приезжает и открывает секретный подвал? Или тащит ребенка в одно из лагерных строений?

Я прогулялся по лесу за границей лагеря – он облагорожен, деревья стоят не густо, тропинки широкие и хорошо промаркированы. Это не темный лес из мрачных сказок. Возможно, лет сто назад тут можно было наткнуться на избушку самогонщика или землянку беглого преступника, но сейчас это лес для пикников и походов на выходные. И он не выглядит удобным для хищника. У человека есть эстетические предпочтения, которые основаны на генетической тяге к безопасному месту: небольшие водоемы, окруженные деревьями, возвышенности с хорошим обзором и тому подобные места кажутся нам красивыми. Точно так же и хищники чувствуют себя комфортно в определенных условиях внешней среды, предоставляющих им преимущество. Для серийных убийц зона комфорта обычно – их дом или машина. У Гейси было логово, у Банди – мобильность. Что же важно для Ойо? Его двойная жизнь и возможность менять одну личину на другую? Возможность быть для всех слугой Господа, а лично для себя приспешником ада?

Как он мастерски переплел два разных мира, в которых жил. Его прошлые зверства дали ему власть, благодаря которой он стал полезен тайным агентам, которые, в свою очередь, считали, что сотрудничество с ним решает проблемы большого масштаба. Встреча с ЦРУ-Биллом навела меня на мысль, что Ойо – не просто информатор, его церковная деятельность, вероятно, прикрытие для операций по доставке оружия и денег туда, где наиболее таинственные и секретные службы нашего государства ведут свои скрытые войны. А значит, те, кто командуют всем этим, в буквальном смысле на линии фронта. И для них мое вмешательство – акт измены, если не с точки зрения закона, то по духу. И хотя мне трудно представить, что они знают, чем занимается Ойо, и закрывают на это глаза, но я вполне верю, что они особо не вдаются в подробности его личной жизни. Для них в любой войне существует привычный сопутствующий ущерб.

Я смотрю на часы, уже довольно поздно. Еще не настоящий час черной магии, но Ойо, наверное, уже напоил жертву сонным зельем. Где бы он в этот момент ни был. До его дома отсюда меньше часа, но я уверен, что его там нет. А еще я ругаю себя, что не проверил церковь. Вряд ли, конечно, он потащил бы туда жертву, но, возможно, в церкви нашлись бы какие-то зацепки, где его искать. Я понимаю, что здесь он уже не появится, и вылезаю из засады. Это провал. В самом лучшем случае Ойо узнал, что я вышел на его след, испугался и решил сегодня ничего не предпринимать, а я тут зря схожу с ума. У меня нет точных фактов, говорящих, что он совершит убийство именно сегодня. Эта версия казалась убедительной, но наука строится не на убедительности. Я должен работать с фактами и логикой.

Факт: в лагерь Ойо не приезжал.

Я иду по лагерю, вглядываясь в окна через очки ночного видения. Пустые здания ждут, чтобы дети приехали и наполнили их звуками своих голосов. А пока слышно только сверчков и лягушек… Я закрываю глаза и вслушиваюсь. Еще какой-то звук, похожий на тихий плеск, – плюх-плюх. В нем есть что-то очень знакомое, и почему-то он кажется искусственным. Я повожу головой в разные стороны, чтобы определить направление источника звука. Почувствовав это направление, начинаю медленно перемещаться в ту сторону, так и не открывая глаз. Слышится металлическое дребезжание, и я натыкаюсь на какое-то препятствие. Открыв глаза, обнаруживаю, что уперся в покрытый листвой и ветками сетчатый забор между лагерем и заброшенным питомником. Стараясь больше не трясти сетку, я осторожно подтягиваюсь и заглядываю через забор.

На той стороне в глубине заросшего высокой травой и мелкими деревцами участка стоит небольшой домик. Стеклянная дверь позади домика открыта, а изнутри он освещен голубым светом, исходящим от огромного телевизора. Мультяшная лягушка прыгает с одного листа кувшинки на другой. В ночной тишине звонко раздается детский смех, и у меня внутри все замирает. В тот момент, когда я тихо перелезаю через забор, меня озаряет: стоило внимательнее изучить другие дома в Уимблдоне.