Эндрю Мэйн - Увеличительное стекло

Моссмен ворошит костер палкой, пока он разгорается на полную мощь. Затем снова протягивает руку.

– Дай ему вещь врага, – говорит Роберт.

Я передаю ручку. Моссмен ощупывает ее, ломает пополам и бросает в огонь. Интересно, что бы он делал с чем-нибудь более крепким, типа ключа. Над поляной разносится запах горящего пластика, Моссмен опять прикладывается к бутылке и резко выдыхает в огонь, образовавшийся огненный шар чуть не опаливает мне лицо. Он повторяет процедуру еще шесть раз. Пламя горит все ярче, пока не достигает пика. В бутылке остается совсем чуть-чуть. Наконец огонь гаснет. Моссмен берет щепотку золы, сыплет ее в бутылку, перемешивает и смотрит сквозь нее на свет. Откручивает пробку и дает мне, чтобы я выпил.

– До дна, – говорит Роберт.

В бутылке остается чуть больше полстакана жидкости. Наплевав на инстинкт самосохранения, я выпиваю содержимое залпом. Голова разрывается, а мое горло, кажется, вырвал когтями дикий зверь. Внезапно голова резко тяжелеет, и я заваливаюсь набок. Земля кажется такой приятной, что я решаю полежать и отдохнуть. Моссмен встает, и я вижу только его босые пятки, когда он скрывается в лесном тумане. Я лежу так некоторое время, пытаясь сообразить, зачем во все это ввязался и чего хотел добиться. В какой-то момент появляется Роберт и помогает мне подняться на ноги. Я могу стоять, только обхватив его рукой за плечи.

– Пойдем, пойдем, сейчас отпустит, – говорит он, пока мы направляемся назад к машине.

– Ну, не так уж оно и жутко, – бормочу я, пытаясь идти своими ногами, а не висеть на его плече.

– Это пока нет похмелья, – отвечает Роберт.

– А бывает другая магия? – спрашиваю я между попытками не спотыкаться.

– Ты о чем?

– Более темная, более мощная.

Некоторое время Роберт молча волочет меня вперед.

– Есть один человек. Моссмен и мисс Виолет с ним никогда не связываются.

– А ты?

– Нет, и я не буду, – качает он головой.

– А если я заплачу? Много.

Снова долгая пауза, Роберт обдумывает предложение.

– Нет, это очень злой человек. Моссмен знает, как обмануть демонов и заставить их работать на него, а этот человек – сам дьявол во плоти.

Меня будит телефон, звенящий на прикроватной тумбочке. Я снимаю трубку, но голова продолжает вибрировать от адской смеси самогона, золы и моей собственной крови.

– Крей, – говорю я, зевая.

– Если что, я не звонил, – раздается голос на линии.

Я смотрю на экран – незнакомый номер.

– Ну, отлично, потому что я понятия не имею, кто ты, – отвечаю я, собираясь сбросить звонок.

– Это Санжей.

– А, Санжей, рад слышать! Что случилось? Чен тебя уволила?

– Еще нет.

– По телевизору пока не говорили, но у нас есть подозреваемый.

– Наемник из Бразилии?

– Да… Я даже спрашивать не буду, откуда вам это известно. Короче, в доме были его отпечатки и на велосипеде Кристофера Бострома тоже. Один отпечаток нашли под седлом.

– Отлично.

– Это не все. Подозреваемый, Ордаво Симс, был убит вчера в тюремной камере до того, как его успели экстрадировать.

– Не могу сказать, что очень сочувствую.

– Да, но вот в чем дело: его собирались привлечь как свидетеля, большинство отпечатков в доме принадлежат не ему. Он мог быть просто соучастником.

– Этого-то я и боялся.

– Ага, но Чен и компания хотят по этому поводу объявить дело закрытым. Ордаво был замешан в заказных убийствах и бандитских разборках. Более того, есть свидетели, как он кого-то зарезал ножом.

– Но он уже сидел, когда пропал Латрой, – говорю я.

– Для Чен это неважно. Им главное – тела из уимблдонского дома. Если они смогут всех их повесить на Ордаво – дело закрыто.

– Но не для тебя?

– Ну, с рабочей точки зрения, и для меня тоже. Мне велено сворачивать лавочку, потому что суда не будет. Чен собирается завтра собрать журналистов и объявить, что охота закончена.

Я чувствую беспокойство Санжея.

– И зачем ты тогда мне звонишь?

– Да потому что чушь это все! Мы там такое нашли… Чен меня пристрелит, если узнает, что я это слил на сторону…

– Каннибализм?

Санжей шокированно молчит.

– Да. На костях характерные отметины, а из некоторых тел извлечена часть органов. Мы думаем, он их ел.

– Или консервировал, – предполагаю я, вспоминая рассказ Артиса о непонятных штуках в банках.

– Что? – переспрашивает Санжей.

– Убийца верит в магию. Для него части тел жертв имеют сакральный смысл. Об этом она что-нибудь собирается говорить прессе?