Георгий Ланской - Гамбит пиковой дамы

Он смешался и замолчал, взяв меня за руку. В голосе не было ни одной фальшивой ноты, только глаза, затянутые мутноватой пеленой извечного мужского желания, говорили отнюдь не о сожалении. И когда наши взгляды встретились, где-то внутри себя я мрачно усмехнулась, увидев поднятый пиратский флаг. Воздух вокруг на миг стал вязким и липким.

– Если вы не придете, значит, мы очень вас обидели, – сказал Андрей, и на этот раз интонации показались поддельными, как дешевые стекляшки, изображающие бриллианты.

Я улыбнулась.

– Не беспокойтесь. Я приду.

Андрей настойчиво предлагал остаться на ночь, но я отказалась. Слишком много сумбура было в голове, слишком неприятной казалась атмосфера особняка Левиных. Потому я сказала: «Нет, нет, большое спасибо, но мне нужно домой», поймав себя на том, что почему-то едва не произнесла это по-французски.

В гостиной, громадной, как католический собор, двое мужчин устанавливали ель. С ее мягких лап осыпался снег. Наверняка ее срубили где-то неподалеку. Весь поселок окружали еловые заросли. Рядом с елкой, среди открытых коробок с игрушками и мишурой, весело скакала Настя. Она обернулась и с широкой улыбкой на бледном до синевы лице помахала мне рукой. Я не нашла в себе сил ответить.

Инга, так и не проронившая ни слова, провожала меня до машины. Угрюмая, высокая, с развевающимися черными волосами, она ежилась в пальто, засунув руки в сложенные муфтой рукава. Снег падал нам на головы.

По пути я вспомнила, что так и не отдала ей подарок. Выудив кукол из салона, я вручила их Инге, с удовольствием увидев на ее сжатых губах улыбку.

– Какая прелесть! – восхитилась она, щурясь от снега и поворачивая фигурки то так, то сяк. – Где ты нашла это чудо?

– В Париже. Как знала, что пригодится, – улыбнулась я. – Продавец сказал, что это куклы, танцующие джайв. Думаю, тебя это утешит.

Инга метнула на меня странный встревоженный взгляд, но ее вопрос прозвучал спокойно и даже мягко:

– А тебя?

– Так холодно, – попробовала я увильнуть от ответа, – беги домой, простудишься…

– Не финти, – строго сказала Инга, удерживая меня за рукав. – Я, конечно, понимаю, что после этого ты вряд ли захочешь к нам приезжать. И даже осуждать тебя за это не могу. Сама понимаешь, в каком ужасе мы живем. Иногда я сестрицу просто ненавижу.

Она произнесла это ровным, лишенным интонаций голосом, констатируя факт. Что-то подсказывало мне не лезть с утешениями.

– У нас ведь гости такая редкость, – буднично продолжила она, но теперь в ее словах послышалась горечь. – Даже несмотря на бабло. Настю нельзя оставить одну надолго. У нее постоянно случаются приступы паники. Лева, конечно, успокаивает ее, как может, но надолго ли его хватит? Он ведь почти не спит уже.

Я не знала, что сказать, потому молчала, прислонившись спиной к холодному боку машины.

– Отец, конечно, возится с Настей, таскает ее по врачам, но, по-моему, все это бесполезно. А мать, – Инга махнула рукой. – По-моему, ей давно наплевать. Она даже сомневается, что могла родить такого Франкенштейна. Мой муж вот не выдержал… Сбежал. Сказал, что не хочет плохой наследственности в семье.

– У всех бывают проблемы, – пробормотала я, чтобы хоть что-то сказать, но Ингу это только разозлило.

– Да что ты знаешь о проблемах? – вскричала она.

О проблемах я, к своему несчастью, знала достаточно много, но развивать тему не стала, потому кивнула и открыла дверь машины, показывая тем самым, что разговор окончен. Инга мрачно смотрела, как я сажусь в салон, а потом вцепилась в дверцу.

– Ты приедешь завтра? Пожалуйста, приезжай. В конце концов, нашу самую страшную тайну ты уже знаешь. Просто держись от Насти подальше, и все будет хорошо. И потом, ее уложат спать на вечер.

– Я приеду, – пообещала я, хотя была в этом совсем не уверена. Кажется, Инга это почувствовала.

– Приезжай, – вторично попросила она. – Неужели в новогоднюю ночь одной лучше?

– Хорошо, хорошо, – закивала я. – Давай, я поеду уже, поздно…

Инга отпустила дверцу. Я завела мотор и уже приготовилась выехать из открытых ворот, как вдруг Инга постучала в стекло. Я опустила окно.

– И вот еще что, – вдруг сказала она. – От папашки моего держись подальше. Он еще тот ходок, а ты ему явно приглянулась.

Сверток я распаковала дома. Кристоф прислал мне шоколад, элегантный шарф, флакон духов Диора, пару французских бестселлеров с трогательной надписью: «Чтобы ты не забывала язык Дюма», десяток фотографий, на которых он запечатлел Бакса, и короткое письмо, похожее на записку, пришпиленную к холодильнику.