Андерс де ла Мотт - Конец лета

— Наведался? — Вероника угадала ответ еще до того, как Маттиас покачал головой.

— Последний признак жизни — пустая открытка, штемпель — Роттердам, адресована Нилле Роот. Пришла примерно через месяц после исчезновения Роота. Свен-Почтальон передал ее полиции. Думаю, Монсон показывал ее Нилле. Открытка где-то здесь. Я сам ее видел.

Он указал на папки.

— На открытке грузовой корабль. Видимо, Роот подался в море. Монсон обзванивал матросские церкви и гостиницы Роттердама и других портовых городов. Роот все же был их единственным подозреваемым, единственным, у кого был мотив, так что я понимаю, почему Монсон не хотел сдаваться. Он надеялся узнать, где обретается Роот, надеялся, что отыщется побольше улик, и, конечно, хотел выяснить, где же тело нашего Билли. Но он так ничего и не добился.

— А машина? Старый «амазон» Роота? Что с ней?

— Машину тоже так и не нашли.

— А что с Монсоном?

— Вернулся в Эстергётланд. В Мьёльбю, я слышал. Да какая разница. Большинство винили его в том, что Роота выпустили. По-моему, несправедливо. Я не уверен, что справился бы лучше. — Маттиас едва заметно пожал плечами.

— Он еще жив?

— Думаю, да. Кто-то говорил, что он болен. Рак желудка или что-то вроде того. Ты же помнишь Монсона?

Вероника кивнула.

— Всегда такой хлопотливый, и говорил смешно. Эстготский диалект, сконские словечки. Помню, что у него были добрые глаза.

А еще я соврала ему насчет того, что мы вернулись домой вместе, подумала Вероника. Чтобы ты не влип в историю. Потому что в то время были мы — и весь остальной мир против нас.

— И что бы ты сказал обо всем этом?

Маттиас повернулся к ней.

— Ты была в комнате Билли после того лета? Или в маминой, раз уж на то пошло?

Вероника покачала головой.

— Они заперты.

— Знаешь, почему?

— Нет. — У Вероники был ответ, но она предпочла прикинуться простушкой.

— Я пытался уговорить папу переехать в поселок. Поселиться в доме на несколько квартир, поближе к внукам. Дядя Харальд предлагает купить Баккагорден за хорошую цену.

— Но?

— Папа отказывается переезжать. Даже слышать не хочет. И отказывается подписывать разрешение на строительство для дяди Харальда. — Он замолчал, как будто что-то обдумывая. — Я что хочу сказать: человек должен уметь отпустить свое прошлое. Иначе он так в нем и застрянет.

Они вернулись в кабинет. Маттиас сходил на кухоньку, принес две щербатые кружки с кофе. В участке было почти тихо, только бурчала иногда рация да откуда-то из глубин коридора доносилось пощелкивание клавиатуры.

— Я сегодня же отправлю волосы в лабораторию, — сказал Маттиас, когда они отпили по глотку кофе. — Но даже если это волосы Билли, мы вряд ли далеко продвинемся.

Вероника кивнула — она уже просчитывала такой вариант.

— Потом поговорю с домом престарелых, попрошу заведующего позвонить, если этот Исак снова объявится, — продолжил Маттиас. — А что касается папы и того человека, которого, по твоим словам, ты преследовала в саду…

— Что значит «по твоим словам»? Там точно кто-то был!

Маттиас поставил кружку и поднял руки.

— Сорри, я неверно выразился. Если я правильно понимаю, человека ты не видела. Так же, как и в Стокгольме.

— Я уверена, что там кто-то был! — Вероника старалась сдержаться, не дать злости победить. Как жаль, что на Маттиаса так легко разозлиться.

— А это не могла быть косуля?

— Косуля, которая опустила задвижку на калитке?

— Я просто спрашиваю. — Маттиас снова воздел руки.

Несколько секунд они сердито глядели друг на друга, потом Маттиас капитулировал.

— В начале лета кто-то основательно пошарил в дальних, уединенно стоящих усадьбах. Я прослежу, чтобы ночной патруль время от времени проезжал мимо папы.

— Хорошо, — сказала Вероника и уже мягче добавила: — Спасибо.

Они помолчали.

— Останешься на выходные? В парке будет гулянье. Дядя Харальд ставит всему поселку угощение и выпивку. Обещана живая музыка.

— Что это с ним? С чего он вдруг расщедрился?

Маттиас ухмыльнулся.

— История с новыми ветряками поубавила ему популярности. Вот он и пытается купить соседское расположение.

— Понятно. — Вероника осторожно ответила на улыбку брата. Почувствовала, как ослабевает напряжение, все еще царившее в кабинете. — А как… — она кивнула на дверь, — твоя семейная терапия?

Улыбка брата сменилась гримасой.

— Не особенно хорошо, если честно. Я очень стараюсь, но все так сложно… Мы с Сесилией знаем друг друга со школы. У нас общий дом, общие дети. Нельзя же все бросить.