Брэд Мельтцер - Трюкач

Нола заранее знала, что за этим последует.

Надеясь выиграть время, она тщательно подобрала с асфальта последние осколки – стекляшки, прилипшие к этикетке скотча, и отправила их в мусорный бак.

– Пошли! Сейчас же! – прорычал Ройол, толкая ее в шею, указывая на участок двора сбоку от дома.

Там Ройол с силой пнул опрокинутый детский бассейн, отчего тот проехал по зеленеющей траве, колыхаясь наподобие летающей тарелки из фильмов 50-х годов, обнажив яму, которую Нола рыла с момента переезда в новый дом.

– Полчаса! Без остановки! – приказал Ройол, толкнув ее напоследок, отчего Нола ткнулась коленями во влажную землю. – И никаких перекуров!

На дне ямы лежала лопата – новая. Старую Нола выбросила, сказав, что ее украли. Эту Ройол взял напрокат у соседей. Отдавать ее он, конечно, не собирался.

– Чего ждешь? – спросил Ройол, хотя Нола уже спустилась в яму величиной с гроб.

Края доставали ей до бедер, яма была бы еще глубже, не смывай частый флоридский ливень половину земли обратно. Глубина Ройола не волновала. «Если закопалась, откапывайся сама!» – любил повторять он.

Полчаса Нола этим и занималась – один взмах за другим. Ей уже не восемь лет. Недавно ей исполнилось шестнадцать. Каждый взмах лопатой требовал усилий, однако не запредельных. Ладони давно покрылись твердыми мозолями, мышцы привыкли к работе.

Суй… бросай. Суй… бросай. Суй… бросай.

Прошло двадцать минут, Нола почти не замедляла темп. Не то чтобы она не устала. С кончика носа срывались капельки пота. За плечом маячил силуэт стоящего около дома и следящего за ней Ройола. Он не дождется от нее слабости, пусть не радуется.

Суй… бросай. Суй… бросай. Суй… бросай.

Прошло двадцать пять минут, небо начало темнеть, вышла луна. Или половинка луны. Нола на нее даже не посмотрела. Луна опротивела ей с тех пор, как Ройол преподнес ее в подарок.

Последние два броска. Струйки земли просыпались на шею, волосы, руки. Она вся вымазалась в земле. Но работу закончила.

Нола посмотрела в сторону дома. Ройола там больше не было.

Метнув лопату в кучу земли, как копье, Нола почувствовала себя победительницей. Мозги затопил адреналин. «Интересно, – подумала она, – не задумал ли он чего еще помимо обычного скотства?» После работы обида прошла, а если не совсем прошла, то притупилась. Девочка запомнила этот эффект на будущее и уже никогда о нем не забывала.

На пути к дому Нола заметила, что на кухне горел свет – Ройол наливал себе содовую. В гостиной мерцал телеэкран – хозяин дома принимал успокоительное в виде спортивных новостей. От нее требовалось приготовить ужин. Не так уж плохо – Ройол не любил, когда что-то мешало ужину.

Когда за Нолой захлопнулась дверь из проволочной сетки, она подумала – остаток вечера, похоже, пройдет спокойно – других мыслей не было.

Она жестоко ошиблась.

Девочка остановилась на полпути, заметив тень на оранжевом линолеуме, имитирующем терракотовую плитку.

– Душка?

Скунс лежал на боку посредине кухни. Все четыре лапы неуклюже вытянуты, как во сне. Да только… спал он всегда, свернувшись калачиком.

– Ду-у-ушка?.. – прошептала Нола, чувствуя, как грудь стягивает обруч мрачного предчувствия.

Скунс не пошевелился.

– Душка, что с тобой? – спросила она, громко хлопнув в ладоши, надеясь разбудить зверька.

Догадка пронзила ум еще до хлопка.

Скунс не отреагировал на звук, не сдвинулся с места. Он словно примерз к полу боком, лежал с необычной, но мгновенно узнаваемой грузной неподвижностью.

– Нет-нет-нет, – взмолилась Нола, опускаясь на колени, роняя крошки свежей земли, чтобы заключить безжизненное тельце в свои объятия.

Оно окоченело. Нола не ожидала ощутить такую одеревенелость и выронила мертвое тельце. Оно отскочило от линолеума. Глаза зверька были широко открыты и расширены.

Это не помешало Ноле снова схватить своего друга, прижать его к груди, обнять, и в то же время она понимала: неживой предмет в ее руках уже не ее Душка. Предмет – не живое существо. От этой мысли ей стало тошно.

– П-прости… прости меня… – шептала она, не вставая с колен, раскачиваясь туда-сюда, держа тельце Душки на руках.

В стоящей в углу миске осталось несколько комочков корма. Душка его ел.

Нола не заплакала. Она сдержала клятву. Был миг, когда показалось, что слезы вот-вот хлынут, но он быстро миновал, сметенный куда более сильным чувством – волной ярости, ненависти, лютой ненависти, идущей из самого нутра, пронизывающей каждую клеточку тела.