Бернар Миньер - Сестры [litres]

– Кто он? – тихо спросил Сервас. – О ком ты говоришь?

Рыжий снова посмотрел на него своими до странности светлыми, почти белыми глазами, затуманенными болью. Другого выражения в них не было. Экран, отражавший Мартена и потолок за его плечами, потух. Взгляд, только что впитывавший все вокруг, замкнулся на самом себе.

– Да бросьте вы… У вас нет никакого шанса его поймать.

Ковальский и Сервас наблюдали, как Манжен забирается в воющую сиреной «Скорую» вслед за носилками и медбратом. Шеф нервным и напряженным голосом обратился к помощнику:

– Езжай. Я хочу, чтобы Мартен взглянул там, что к чему. – Он огляделся. – А ты не спускай глаз с мальчишки, не отставай от него ни на шаг.

Манжен кивнул. Вид у него был такой же нервозный, как у шефа, и Сервас сразу подобрался. В кампусе что-то случилось …

– Возьмем служебную машину, а свою получишь позже.

– Куда едем?

– Хочу показать тебе одну штуку…

Больше Ко ничего не сказал. Когда они сворачивали на авеню СССР и на бульвар де Реколле, теплый ветер разогнал дождик. Ковальский по-прежнему с суровым видом молчал. Сервас все время чувствовал, что тот исподволь бросает на него взгляд и старается угадать, о чем он думает. Так в полумраке постукивают пальцами в поисках нужного выражения.

Они припарковали машину на стоянке университетского городка, вошли в здание и поднялись в коридор четвертого этажа. Увидев охранника возле открытой двери в комнату, Сервас вздрогнул.

Ковальский мрачно на него покосился, но опять ничего не сказал. В его глазах вспыхнул странный огонек.

Они что-то нашли .

Мартен заглянул в открытую дверь и увидел письменный стол, окно и кровать.

– Всё в порядке, можешь идти, – сказал Ко охраннику и повернулся к Сервасу: – Иди взгляни, что да как…

Мартен весь покрылся гусиной кожей. В отсутствие подозреваемого они перевернули всю его комнату вверх дном . Да любой адвокат, если узнает, опротестует процедуру… Он шагнул за порог комнаты. Занавески были наполовину открыты, но комната все равно тонула в полумраке из-за серой пелены, накрывшей город. Настоящая парилка. Внутри воняло по́том и гашишем. Сервас увидел их сразу: фото, десятками лежащие на столе и на кровати. Все в формате А4.

Сколько их там было? Пятьдесят? Сто? Может, больше?

Мартен подошел. Даже издали он догадался, что там изображено, но ему хотелось удостовериться и получить печальное подтверждение.

Когда наклонился над снимками, у него закружилась голова и сердце застучало где-то в горле. А в груди застрял огромный кусок льда.

Трупы…

Десятки мертвецов…

Толстые и худые, молодые и старые, мужчины и женщины… Все голые, распростертые на прозекторских столах, такие же безвольные куски мяса, как на прилавке мясника.

Снятые крупным планом, снятые панорамой… Жуткие, мерзкие полуразложившиеся фрагменты – пустая глазница; нижняя половина лица, искаженного гримасой; скрюченная рука, искалеченная артрозом; мужские и женские гениталии; дряблые груди и даже вскрытые животы с торчащими наружу внутренностями; отрезанные конечности, на которых видны куски мяса и хрящей…

Серваса сразу же одолели сомнения, что Домбр сумел сделать все эти фото в одиночку. Слишком уж их было много. Даже если у него был доступ в лабораторию анатомии и в другие зоны медицинского факультета, потребовался бы катаклизм, чтобы запастись таким количеством трупов.

Сервас поспешил выйти из комнаты. Ему не хватало воздуха. Нечем было дышать. Он взглянул на Ковальского. А тот ждал его реакции.

– Мерзость, – только и сказал Сервас.

Шеф группы запер за ним дверь.

– Мы сюда никогда не входили, – сказал он.

13 часов 30 минут, 30 мая 1993 года.

– Фамилия, имя.

– Что?

– Фамилия, имя.

– Но у вас все есть…

– Фамилия, имя…

– Домбр, Седрик.

– Возраст.

– Двадцать два года.

– Профессия.

– Э-э… Студент. А что, это нормально, что у вас все кабинеты пусты?

– Студент какого факультета?

– Медицинского, третий курс.

– Место проживания.

– Университетский городок Даниэль-Фуше.

– Город?

– Да черт побери!

– Город…

– Тулуза!

Кроме их голосов, на этаже не раздавалось ни звука, только стрекотала электрическая пишущая машинка. Даже рабочих по перевозке не было видно: в это воскресенье им надо было разгрузить весь транспорт на бульваре д’Амбушюр. На машинке, на столе и на стульях были прикреплены одинаковые бирки: РУКАМИ НЕ ТРОГАТЬ.