Бернар Миньер - Сестры [litres]

Ланг больше не произнес ни слова. О чем он думает? Ищет ли выход? Он всегда застегнут на все пуговицы.

Они проехали по холму, и с другой стороны Сервас заметил узкий въезд, похожий на туннель, идущий между деревьями мимо заросшего плющом каменного креста, который был вехой на пути в указаниях Манделя.

Мартен нажал на тормоз, резко повернул и оказался на старой, укатанной дороге со стенкой деревьев по бокам.

– Это здесь? – тихо проблеял Ланг.

Сервас не ответил. Машину трясло. Пучок света фар метался вверх-вниз, выхватывая из темноты то ветки, то ствол дерева.

– Что это за место? – сказал Ланг, и в его голосе Сервас уловил страх. – Вы делаете сейчас большую глупость, капитан.

– Пользуйтесь случаем. Это может дать вам прекрасную идею для нового романа. А пока что помолчите, чтобы я не слышал ни слова, понятно? Заткнитесь, Ланг. Я ведь не шучу…

Я свободен. Он уничтожил во мне весь жар. Уничтожил любовь, которую я считал безупречной, убил преданность и поклонение. Он погасил пламя. Теперь я научусь его ненавидеть.

Какое разочарование: услышать в телефоне, как он отверг мой дар, мою жертву. Какой подлец, какой предатель, какой жалкий лицемер! Обращаться со мной как с сумасшедшим! Он что, принимает меня за Марка Дэвида Чепмена, Рикардо Лопеса или Джона Варнока Хинкли? [39] Марк Дэвид Чепмен (р. 1955) – фанат и убийца Джона Леннона, признан вменяемым, отбывает пожизненное заключение; Рикардо Лопес (1975–1996) – психически ненормальный фанат певицы Бьорк, который собирался убить ее, но в конечном итоге застрелился, обставив свое самоубийство как шоу и снимая его на камеру; Джон Варнок Хинкли – психически ненормальный поклонник американской актрисы Джоди Фостер; чтобы привлечь внимание предмета своей страсти, в 1981 г. осуществил покушение на президента США Р. Рейгана, серьезно ранив его и еще нескольких человек; был признан душевнобольным и помещен в лечебницу. Я не сумасшедший. Безумие – это совсем другое. Он назвал меня по фамилии, а не по имени, Реми, как всегда, когда надписывал книгу… после всего, что я сделал для него, он так ничего и не понял… Быть фанатом – это не просто кого-то любить, любить его творчество, его личность, восхищаться им и хотеть походить на него. Нет, это гораздо больше…

Я был счастлив, когда он был триумфатором, и грустил, когда у него случались неудачи. Его успехи и поражения были моими успехами и поражениями. Я с восторгом ждал выхода каждой его новой книги, я читал их и перечитывал, я преданно следил за каждым его шагом в этом мире; я был экспертом, специалистом, стражем Храма, коллекционировал газетные статьи, автографы, фотографии… Он был моим героем, моделью для подражания. Он помогал мне двигаться сквозь пустыню моего несуществования. Я отдал ему всю свою любовь, всю энергию, все время, все свои мечты. Я сделал его своим другом, конфидентом, старшим братом, своим идеалом… Я верил в нашу близость, в то, что между нами существует нечто особое, священное.

Но теперь у меня открылись глаза: он – это он, а я – это я, и он ничего не может мне дать. Я посвятил ему свою жизнь, а он? Что он дал мне взамен? Я перестал быть собой. Я стал атомом, частицей в толпе других, таких же, как я, в безликой и безымянной толпе фанатов… Ох, уж эти фанаты… Мне надо было раньше разглядеть истину: такие личности, как он, никогда никому не поклоняются. Они любят лишь самих себя, они слишком пронизаны собственной значимостью, слишком заняты собственной славой, собственной жизнью, чтобы интересоваться жизнями других людей. Такие, как он, принимают наше поклонение, нашу любовь как должное. А на наши маленькие жизни им плевать…

Любовь к нему ограничила, сузила мою личность… Восторженная любовь, растраченная впустую… а ведь я мог бы отдать ее другим людям: родителям, друзьям, женщине, детям… Я смотрю в небо, на миллионы звезд. Они там были задолго до моего появления на свет, они останутся там после моей смерти. И я понимаю, насколько все это абсурдно и ничтожно.

Настало время последнего ритуала поклонения, последней жертвы.

Я в последний раз сделаю что-то для тебя: я превращу тебя в легенду, которую никогда не забудут.

И когда станут вспоминать тебя, вспомнят и меня. Ты мне это задолжал…

Когда они выехали на поляну, бывшее зернохранилище было погружено в темноту, безжизненную и черную, как кусок угля. Вокруг не наблюдалось никаких признаков жизни, но машина Манделя – «Сеат Ибица» – с погашенными огнями стояла у входа.