Бернар Миньер - Сестры [litres]

Мартен резко остановился. Гребной клуб… Весло …

Это слово вызвало в мозгу сигнал тревоги. Замигала красная лампочка, взвыла сирена. Он отступил на пару шагов назад и заглянул в дверь.

У блондинки лет тридцати лицо было красно от гнева. Сидящий напротив полицейский старался ее успокоить.

– Я посмотрю, что можно будет сделать, договорились? Дайте мне минуту…

У Серваса не было времени. Прошло двадцать пять лет; каков шанс, что сохранился рапорт и что все это имеет какое-то отношение к расследованию? Минимальный. И все же… Он нехотя отошел от двери, дав себе обещание поговорить с коллегой. Потом спустился вниз, обогнул сзади конторку дежурного, вышел в просторный внутренний двор, а за ним – в другой двор, через который въезжали автомобили и куда выходила биолаборатория.

Катрин Ларше ждала его. На ней все еще были черные легинсы, тельняшка без рукавов и спортивный костюм цвета лаванды. Глаза у нее блестели, и Сервас сразу насторожился.

– Как вам удалось догадаться? – спросила она.

Мартен сглотнул слюну и вспомнил, как на обратном пути, возле заброшенного ангара, крикнул в машине комиссара: «Я знаю!» Значит, он не ошибся…

– Я могу забрать оба крестика? – спросил он.

У Фатии Джеллали был сонный, хрипловатый голос, какой бывает после какого-нибудь праздника или ночного кутежа. Сегодня воскресенье, так что, может быть, она вчера и праздновала. Было что-то такое в судмедэкспертше, что наводило на мысль о ее склонности ко всяческим излишествам. Может быть, она, проводившая все дни в компании мертвецов, нуждалась в этом, чтобы почувствовать себя живой.

– Капитан? А вы знаете, что сегодня воскресенье?

– Мне очень неловко, но я хотел узнать, готов ли уже токсикологический анализ.

– В воскресенье?

– В воскресенье. Есть некоторая срочность. Дело в том, что у меня подозреваемый сидит под арестом.

– И у вас имеются мысли на этот счет?

– Мне не хотелось бы повлиять на ваше решение…

– Давайте колитесь.

– Я думаю… а что, если Амалии Ланг давали наркотик постепенно, малыми дозами? А не только в ту ночь…

В трубке молчали. Потом он услышал, как она чем-то зашуршала, и два голоса о чем-то тихо дискутировали, несмотря на то что телефонная трубка была у нее в руке. Она явно была не одна.

– Ответ вам нужен сегодня?

– Как я вам уже сказал, у меня человек сидит под арестом. А ответ может все изменить…

В трубке снова тишина, потом снова шушуканье. Мужчина, что был с ней, похоже, не соглашался ее отпускать. Уж он-то точно не мертвец, он еще как жив…

– Дайте мне пару часов. Я позвоню и спрошу, как там дела. Ладно?

– Спасибо.

Два часа. Они отправили Ланга обратно в камеру. Пусть еще немного потомится. Но все же Сервас сознавал, что время сейчас играет не на пользу им. И что Ланг в камере может набраться новых сил. Он вызвал Эспе.

– Минут через пятьдесят вызовешь его снова и допросишь с пристрастием.

– О чем?

– Не знаю, о чем-нибудь. О чем угодно, лишь бы имело отношение к делу. Задавай ему одни и те же вопросы по десять, по двадцать раз, доведи его до крайности, заставь его попотеть, а когда выдохнется, вызови Самиру, и пусть она повторит все то же самое и задаст те же вопросы.

– А если не выдохнется?

– Начинай сначала как ни в чем не бывало.

– А если ему надоест и он потребует адвоката?

– Есть такой риск.

– А если…

– Слушай, я тебя не просил тренироваться на мне.

Ответ пришел через два часа, минута в минуту. В трубке послышался взволнованный голос судмедэксперта:

– GHB [38] GHB – гамма-оксимасляная кислота, ГОМК, жидкость без цвета и запаха; депрессант, используемый как психоактивное вещество, вызывает эйфорию, расторможенность, повышенную чувствительность. В сочетании с алкоголем может быть смертелен. . Интересно, как вы догадались… Вы уверены, что она не страдала бессонницей? Ей могли прописать это в случае серьезного расстройства сна…

Наркотик, введенный против воли, – без цвета, без запаха, его могли подмешать к питью, и от этого ни цвет, ни вкус питья не изменится.

– Не знаю, – сказал он, – это надо проверить.

– В любом случае доза не была безвредной. Когда эта женщина спустилась вниз, она уже наполовину ничего не соображала.

Он сидел напротив Ланга, и тот слушал его с усталым видом. Очевидно, нагрузка для писателя была чрезмерной. И он недоумевал, Сервас видел это по его глазам. Он, наверное, был уже готов возмутиться: до каких же пределов будет простираться полицейская въедливость? Полицейское упрямство? По поведению следователя Ланг догадывался, что у того имеется козырь в рукаве. А Сервас ничего не предпринимал, чтобы рассеять эти предчувствия. Писатель должен был раздумывать, близок ли конец этой игры или она продлится еще?