Жан-Кристоф Гранже - Последняя охота

– А как насчет Черных охотников? Все люди, нанятые вашим дядей, рецидивисты или браконьеры, он платит за них залог, добивается оправдания – уж не знаю как! – то есть следует примеру Гиммлера, который комплектовал из уголовников зондеркоманды. Каждый работающий на Франца негодяй считает себя реинкарнацией солдата, служившего под началом Оскара Дирлевангера!

Поникшая Лаура скользнула вдоль стены, ведя пальцами по панели, и пламя свечей потянулось следом, освещая руки женщины, ангелов и королей, чьи примитивно выписанные лица поражали живостью выражения.

– То, что вы говорите, больше всего напоминает замшелую легенду.

– Я сегодня встречался с ениши, для которых эта легенда более чем конкретна.

Она резко обернулась, вжалась спиной в угол стены:

– Виновники того происшествия заплатили за свою ошибку!

В то время ей было лет десять – как и дочери Вадоче, но она знала все детали дела, пятна́ на репутации Гейерсбергов.

– Семье щедро заплатили, – продолжила графиня, как будто лично этим занималась. – Малышку лечили в лучшей больнице Фрайбурга.

«Интересно, что она понимает под словом „щедро“? Жозеф изображал перед нами крутого, но деньги за молчание наверняка взял!» – подумал сыщик.

– Может, и так, но выглядит она сейчас не слишком привлекательно.

Лаура как-то вдруг лишилась сил, Ньеман загнал ее в тупик последним аргументом. Стена у нее за спиной «сменила ориентацию»: вместо ангелов появились драконы и другие чудища прямиком из скандинавских саг…

– И что с того? – возмутилась Лаура. – Как эта старая история связана с убийствами?

– Почему вы не рассказали о загадочных смертях, регулярно случающихся в вашем семействе?

– Происходили несчастные случаи, страна воевала, ничего особенного…

– И ни одного трупа?

– Что вам об этом известно?

– Если бы находили тела, все бы об этом помнили. Мне почему-то кажется, что семейный склеп Гейерсбергов пустует.

Лаура замахнулась для пощечины, но сумела удержаться – не потому, что боялась ударить полицейского при исполнении, просто не хотела опускаться до рукоприкладства. «Много чести этому плебею!»

Она закусила нижнюю губу и в несколько шагов оказалась у двери. Послеполуденный свет затекал в часовню расплавленной ртутной массой. Природное серебро смешивалось с золотом убранства, являя глазам великолепную красоту, но Ньеману было не до эстетических восторгов.

Дверь захлопнулась, и он кинулся догонять Лауру, думая, что она курит на крыльце или уходит по тропе в сторону Стеклянного Дома, но женщина стояла, спрятав руки в карманы, и жадно дышала влажным воздухом.

Ньеман приблизился, обошел ее, остановился. Вслушался в птичий щебет, пробивавшийся сквозь моросящий дождь: мир не желал мириться с безмолвием и сопротивлялся серому небу, глушившему цвета жизни и самое жизнь. Больше всего он сейчас восхищался профилем Лауры. Дневной свет обычно безжалостно жесток и выискивает малейшие дефекты кожи, но красота графини пересиливала, лицо без капли грима было идеально чистым и уникально тонким: ни одной расширенной поры, сухой морщинки, темного пятна.

– Вы боитесь, Лаура, – шепнул ей на ухо майор.

– И чего же я, по-вашему, боюсь? – Она повернула голову, веки дрогнули, выдавая чувства.

– Черные охотники угрожают вам.

– Не понимаю. Они на нас работают или хотят запугать нас?

Где-то совсем близко взмахнула крыльями птица, издав звук, подобный кинохлопушке. Кадр заканчивался, его теория не выдерживала критики.

Лаура победительно улыбнулась, сказала:

– Вернусь позже… – и пошла к дороге.

Сыщик проследил, как фигура женщины скрылась в тени елей, и решил снова зайти в часовню, чувствуя себя «поганым» легавым, пронырой, стервятником…

Половина свечей в нефе погасла, и деревянные стены выглядели волглыми, гниющими.

Ньеман приблизился к месту, где молилась графиня, – и не увидел ничего особенного, разве что подставку, залитую расплавленным воском. Он сделал еще несколько шагов и заметил белую мраморную табличку, привинченную к стене, достал телефон, зажег фонарик, прочел на доске имя Юргена и даты жизни и смерти и начал читать эпитафию:

Изречение было на французском. Ньеман сфотографировал текст и перечитал его, пытаясь ухватить за хвост какое-то смутное воспоминание. Это фрагмент знаменитого стихотворения, но какого?