Жан-Кристоф Гранже - Последняя охота

Ньеман не ответил. Он хотел сам довести расследование до конца, и Ивана его в этом поддерживала. Лесной убийца принадлежит им!

Комиссар воспользовался замешательством коллег, чтобы коротко рассказать об ассоциации «Черная кровь», и передал Ньеману список состоящих в ней охотников, в большинстве своем закоренелых уголовников-рецидивистов.

– Это они, – пробормотал сыщик, проглядев данные. – Вы их допросили?

– Прекратите мыслить в рамках «растяжимого» времени! Мы добыли эту информацию всего час назад. Мы можем сделать одно – вызвать их в участок и…

– У нас нет времени на миндальничанье.

– Мы должны соблюдать процедуру. Хотя бы…

Ньеман шумно вздохнул:

– А о старике Франце что-нибудь удалось узнать?

– Хотите поговорить о вашем подозреваемом номер один? – с иронией в голосе поинтересовался Кляйнерт. – Ладно, слушайте. У него алиби на время обоих убийств, а колеса его инвалидного тарантаса не оснащены для кросса.

– Забавно… Как он стал калекой?

– Франц сказал правду: в семнадцать лет на охоте пуля пробила ему позвоночник.

– Имя виновника происшествия известно?

– Следствие квалифицировало его как несчастный случай.

– Что делает Франца крепким подозреваемым. Единственным человеком, у которого был серьезнейший мотив мстить Фердинанду через детей. А вдохновение он черпал в охоте с подхода.

– Франц пострадал во время облавы.

– Вы прекрасно понимаете, что́ я имею в виду.

– Нет, коллега. Не понимаю! – разозлился Кляйнерт. – Вы с самого начала морочили нам голову охотой с подхода, а теперь предлагаете забыть, что Франц стал жертвой банального несчастного случая на охоте, чему были свидетелями тридцать человек.

Ньеман пошел к двери:

– Черные охотники, несчастные случаи, охота с подхода… встряхните все это и найдите мне что-нибудь до появления ребят из штутгартской уголовки!

– А вы куда? – Ивана закричала отчаянно, как ребенок, которого предатели-родители снова бросают в детском саду.

– Скажу несколько ласковых слов графине, она с первого дня водит нас за нос, – через плечо каркнул Ньеман и вышел, хлопнув дверью.

Он испытывал извращенное удовольствие, бросая свою помощницу и комиссара на произвол судьбы с печальной перспективой сложного брифинга.

Ивана и Кляйнерт улыбнулись друг другу, вполне довольные тем, как все устроилось.

Он воображал семью, готовую пожертвовать одним из наследников во исполнение договора с дьяволом. Он воображал Черных стрелков – тех, которые появились в семнадцатом веке, а может, раньше. Он воображал графа Зароффа, охотившегося на людей. Он воображал…

Ньеман сосредоточился на дороге. Над лесом простиралось небо немыслимой серой гаммы – железное, стальное, «нержавеечное». Солнце подсвечивало его из-за завесы облаков, и оно сверкало тысячами блесток.

Ему вдруг стало зябко. Он вспомнил, как бежал вниз по долине за домом бабушки с дедушкой. Реглис наступал ему на пятки, сердце билось в такт грозовым раскатам…

Ньеману пришлось предъявить беджик новым охранникам, и только после этого его пропустили на подъездную дорогу, ведущую к вилле Лауры. Он увидел двор, дом-аквариум, газоны… Святилище. Серые камни напоминали гравий кладбищенских аллей, а строгие линии здания делали его похожим на мавзолей. Сыщик вспомнил ужин с двумя братьями-дебилами, мертвое тело на опавшей листве и голову с дубовой веточкой в зубах, пристроенную рядом с трупом…

Внедорожник Лауры на парковке – уже хорошо.

Он позвонил, ожидая, что она сама откроет дверь, но на пороге возник слуга и, шамкая, сообщил на приблизительном английском, что «госпожа графиня отсутствует». Ньеман прижал беднягу к двери и мгновенно услышал уточнение: «Лаура фон Гейерсберг отправилась помолиться в часовню, стоящую в глубине парка».

Миновав опушку, сыщик пошел по тропинке, петлявшей между елями. Его окутал аромат коры и листьев, смолой пахло так сильно, как будто рядом была делянка свежесрубленных деревьев. Он представлял, как сок стекает на мох и папоротники, оставляя на листьях крошки стружки. Сквозь ветки проглядывало глухое, замкнутое на себя небо, удерживающее запахи под гигантским ржавым куполом.

Воздух был пропитан росой, и Ньеман чувствовал себя вымокшим изнутри и как губка впитывал дыхание окружающего мира. Он поднял воротник, сунул руки в карманы и начал тревожно озираться по сторонам. Черные стволы обернулись мраморными столбами, подлесок ощерился гранитными иглами. Ньеман поежился. Не от холода – от страха. И в этот момент понял, что шагает по дороге рёткенов, и оказался в окружении чудовищ с горячим смрадным дыханием. Кровавый пес бежал рядом, неуловимый, но вездесущий, как прозрачный иней.