Альдо Пазетти - Вид с балкона

В общем-то, Джулио был самый обычный ребенок, но за проницательность и довольно-таки острый язычок его прозвали «ехидной». Так, в три года он, побывав у приходского священника дона Эусебио, назвал его «винной бочкой» только за то, что в доме и даже в ризнице со стен свисали черные и золотистые гроздья винограда.

Дом тетушки Каролины, где все блестело и сверкало – полы, окна, ботинки, прически, – он окрестил «ювелирным магазином», при этом отец не смог сдержать ухмылки. Однажды Джулио тайком пронес в дом тетушки Каролины корзинку живых улиток и высыпал их на пол в темном углу. О том, что из этого вышло, долго вспоминали в округе. Дом же тетушки Бетты, стоявший на отшибе, с легкой руки Джулио назывался «жаровней» – там жареным мясом пропахли даже диванные подушки и шторы.

Но больше всего запомнилась родным история с Аугустой – может, потому, что случилась она сравнительно недавно и была довольно пикантной, а может, и оттого, что для Джулио эпизод не прошел бесследно.

Восемнадцатилетняя служанка Аугуста была некрасивая, но довольно соблазнительная девица; ее наняли помогать по дому – мыть окна и стирать белье. Для Джулио, казалось, она представляла не больше интереса, чем дойная корова. Однако это была только видимость. Как-то ночью мать проснулась от грохота упавшей в коридоре скамьи. Анна тихонечко встала, прислушалась, все поняла и тепленького вытащила Джулио из постели служанки.

Отца и мать, конечно, напугал «подвиг» Джулио, ведь ему едва исполнилось двенадцать, но, рассудив здраво, делать из этого драму они не стали. Остаток ночи Джулио провел в их кровати, дрожа, как промокший щенок. Утром они под благовидным предлогом отправили Аугусту домой, а Энрико взял сына за руку и повел его в лес погулять.

Они долго молчали. Джулио понуро брел впереди: вид у него был скорее раздосадованный, чем виноватый. Наконец Энрико, лукаво подмигнув сыну, нарушил молчание:

– Итак, молодой человек решил завести семью?

Такого вопроса Джулио не ожидал. Он покраснел и застыл на месте как вкопанный.

– Какую семью?

– Значит, юноша не знает, что когда женятся…

У Джулио ком подступил к горлу и затряслись губы.

– Но я на ней не женился и не собираюсь!..

Энрико положил ему руки на плечи.

– Знаю, дорогой, знаю… и все же ты как бы женился… тайком от всех.

– Папа!

Джулио расплакался, уткнувшись ему в грудь. Энрико ласково его обнял.

– Идем-ка домой, господин сердцеед. Ничего страшного не произошло… Но подумать тебе стоит. Как бы второй раз не наделать глупостей. Ты же еще ребенок… Признайся, это она тебя раззадорила? Ну, я никому не скажу!

Джулио выпрямился, рукавом вытер слезы.

– Нет, не она. Я сам.

И Джулио все рассказал, откровенно, подробно, так, будто речь шла об охоте на кузнечиков. Скамью в коридоре он опрокинул, когда в темноте, ощупью пробирался к постели Аугусты. Признался, что служанка ему нравилась. Почему? Этого он и сам не знал, но кое-какие любопытные эпизоды говорили сами за себя. Однажды, когда Аугуста протирала окна на лестнице, он оглядел ее всю, с ног до головы, а на другой день, когда она стирала в корыте белье, подошел и задрал ей кофту – посмотреть, что у нее там за шары.

– Ну и что ты собирался с ними делать? В футбол играть?

Джулио не понял отцовской иронии и промолчал.

Ему давно уж хотелось запустить руку и пощупать упругие шары, что выпирали из-под кофточки Аугусты. Сколько раз он искал в словаре слово «грудь» и все, что к ней относится. Даже в латинском словаре порылся.

А Энрико прекратил расспросы и стал объяснять сыну кое-какие особенности женского тела, не преминув дать несколько гигиенических советов, как того требовали обстоятельства.

– Ну вот, поговорили, как добрые друзья, – заключил он. – Вернее даже, как мужчина с мужчиной. Но запомни, Джулио, больше ничего такого не делай… ну, пока не подрастешь.

Похоже, они поняли друг друга. Правда, Джулио с тех пор служанок упорно избегал – не выносил их присутствия, не удостаивал ни единым словом и даже при необходимости не обращался к ним ни с какими просьбами. Отец с матерью это заметили и всякий раз многозначительно переглядывались – их это и забавляло, и тревожило. Они поняли, что история с Аугустой нанесла Джулио глубокую травму, возможно даже, у него появился комплекс вины, прямо по Фрейду.

Почти каждый день, на закате, они все втроем выходили на свой единственный балкон, как бы венчавший ступенчатый склон холма. Казалось, они любуются созревшими или собранными за день плодами. На самом же деле это был как бы молчаливый сговор, подтверждавший их единение, родственную близость. Однажды они даже снялись вместе на балконе, но фотографию пришлось уничтожить: оказывается, Джулио, совсем уже большой мальчик, указательным и мизинцем строил отцу рожки.