Владимир Колычев - Вечность и еще два дня

— Ты мне в горнице постели, у телевизора, — сказал он.

Полина кивнула, озадаченно глянула на него. Не мог он охранять ее, находясь у себя дома. Придется оставлять его до утра. Как бы он ночью комнатами не ошибся. Навалится будто ненароком, подомнет под себя, а ей такое счастье ни к чему.

— Что-то не так? — спросил Миша и внимательно глянул на нее.

— Да нет, просто подумала. Лара, наверное, изводится?

Ларка — баба вздорная, нахамить может и даже ударить. Полину она пока не трогала, но все к этому шло.

— Лара… — Миша хмыкнул. — Не любит она меня. Как и я ее.

— А живете вместе тогда чего?

— Да как живем? Через раз. С Бобылевым она таскается.

— Да когда это было!

Иван Викторович Бобылев — мужик немолодой, но видный. Вот Лара в него и влюбилась, чуть от жены не увела. Скандал был, весь поселок об этом судачил, а Ларке хоть бы хны. Потом она переключилась на совсем еще юного Ваську Шаликова, крутила с ним, пока он в армию не ушел. Уже после этого Ларка за Мишу взялась, причем основательно. Васька из армии вернулся, так она, говорят, и знать его не хочет.

— И было, и есть. Да мне от нее уже ничего не нужно. Так что если она вдруг придет, то гони ты ее в шею!

— Может, ты лучше сам с ней разберешься?

— Я с ней разбираться не буду. Я ее просто выгоню. Если ты примешь.

— Ее? — отшутилась Полина.

— Меня. — Миша смотрел на нее в упор, не разрешал увиливать от ответа.

— Так мы же с тобой говорили об этом. — Полина поморщилась от досады.

Спасибо, конечно, Мише за участие, но ничего не изменилось. Ей лучше без него, чем с ним.

— Но сейчас-то я тебе нужен?

— Я тебя не заставляю. Ты сам сюда пришел, добровольно.

— Тогда плесни еще чуть-чуть. — Миша на пальцах показал, сколько ему нужно наливочки.

При этом он, как показалось Полине, заставлял себя улыбнуться.

Она противиться не стала, отдала ему бутылку, постелила в горнице, а сама закрылась в своей комнате. Там Полина и уснула, рукой вцепившись в детскую кроватку. Она и хотела бы обнять самого Антошку, но опасалась задушить его во сне.

Ночью Антошка описался. Полина сменила пеленки, покормила его.

Миша спал в горнице. Не надо было прикладывать ухо к двери, чтобы услышать его храп.

Полину разбудил скрип снега за окном. Кто-то шел в сторону ворот. Она поднялась, открыла дверь. Миши в комнате не было.

Зато со двора донесся его голос.

— А ну стоять! — крикнул он, и тут же громыхнул выстрел. — Стой, сука!

Снова выстрелило ружье.

Полина схватила ребенка, прижала его к груди, встала спиной к окну. Если вдруг сюда прилетит пуля, то попадет она не в Антошку, а в нее.

Но стрелял только Миша, и оба раза в сторону бани. Потом он направился к срубу, шагал осторожно, с ружьем на изготовку. Антошка плакал, напуганный шумом. К тому времени как мать его успокоила, Миша добрался до бани.

Полина уложила ребенка и вышла к нему. Он стоял возле бани, у которой заканчивалась дорожка, расчищенная от снега, и светил фонариком на забор.

— На лыжах пришли, — сказал Миша, кивком показав в сторону озера.

На снегу действительно просматривалась лыжная колея, тянущаяся от забора до бани. Судя по этим следам, лыжник вышел сюда, но дальше пройти не смог, развернулся и убрался восвояси. Миша его вспугнул двумя выстрелами. Крови вроде бы не было. Значит, он не попал.

— А если это Кирилл был?

— Тогда почему он стрелял?

— А он стрелял?

— А это что? — Миша подвел Полину к амбару, посветил на стену. — Здесь где-то стукнуло, я слышал. Ну да. Вот!

Пуля вошла в бревно под углом, выбила из него щепку. Царапина была совсем свежая.

— С глушителем у него пистолет был, — сказал Миша.

— С глушителем, — подтвердила Полина, вспомнив парня в «аляске».

— Тихонько подкрадывался, даже Дружок его не почуял.

— Мне страшно!

Полине вдруг захотелось прижаться к Мише. Он такой большой и надежный. Но вместо этого она повернула к дому.

Антошка лежал в кроватке и тихонько плакал, Полина взяла его на руки, прижала к груди. Ее знобило и от холода, и от страха. Антошке передалось ее настроение, он заплакал громче. Полина едва успокоила его, уложила и затопила печь.

Миша минут десять ходил по двору, потом зашел в дом. Полина подала ему чай.

— Дружок должен был поднять шум. Не поднял, — с сожалением сказал Миша.

— Стареет.

— Зато я молодой. — Миша улыбнулся. — И чутье у меня острое.

— Это хорошо, что у тебя такое чутье, — сказала Полина, доставая из шкафа короб с мукой.