Чандлер Бейкер - Черный список

Эймс даст ей то, чего она хотела. Но будет ли этого ей достаточно?

30 марта

Мы никогда не плакали на работе, почти никогда. Хотя когда мы все-таки плакали, оказавшись дома или, может быть, незадолго до того, или в машине, укрывшись от всех солнцезащитными очками и медленно кружа по этажам многоуровневой парковки, – то наши слезы, так или иначе, были связаны с работой…

Все было связано с работой, порой даже те вещи, которые, казалось бы, не должны: например, будем ли мы работать после рождения детей? Что мы ставим на первое место: карьеру или семью? Достаточно ли мы работаем? Не слишком ли много мы работаем? Нам платят именно столько, сколько мы заслуживаем? Что мы делали в эти выходные: нам хотелось устроить плотный поздний завтрак или нам пришлось работать?

Мы оказывались в плену раздумий, которые проявлялись как минимум раз в неделю в каком-то жутком ощущении неминуемой беды. Это ощущение давило и растекалось в животе, пока мы спускались вниз на лифте; нам казалось, что мы работаем не в приличном офисе, а в каком-то доме ужасов, что мы что-то недоделали, что упустили ситуацию, что оказались в полной заднице… Нет, мы не могли куда-то конкретно ткнуть пальцем, но мы просто знали, что где-то облажались. И, хуже того, у нас оставалось еще ровно четыреста восемьдесят минут, чтобы попытаться отыскать корень проблемы, которая отравила память о прожитом дне…

А потом, наутро, мы подкладывали в свои туфли на шпильках замечательные стельки доктора Шолля и отправлялись на очередную сходку Женского клуба, корча из себя счастливых, приятных в общении и компетентных бизнес-леди.

Может быть, поэтому ни одна из нас не осознала значение смерти Бэнкоула до той степени, до которой следовало. Мы даже улыбались иногда во время траурной молитвы, потому что были слишком заняты раздумьями и участием во всей вышеперечисленной корпоративно-бытовой возне и боялись сделать неверный шаг.

Но мы не могли вечно двигаться только таким путем. Хотя, что удивительно, все думали, что так всё и будет продолжаться.

Когда Грейс, наконец, заплакала в офисе, то это из-за пролитого молока. Именно из-за молока. К тому времени, когда она заметила влажное пятно на своей модной сумке, было уже слишком поздно. Ее узкая прямая юбка и блузка стали влажными, но это ее мало тревожило. Опустившись на колени прямо посреди коридора, она вытащила из сумки мешочек, в котором из дырки в пластике вытекала струйка грудного молока.

– Нет, нет, нет, нет, – бормотала она.

В голове у нее проносились ругательства, одно круче другого, но ни одно из них не вырвалось наружу. Грейс почувствовала, что у нее сердце кровью обливается, когда приложила ладонь к мешочку. Она пыталась донести его до раковины, но, добравшись туда, поняла, что там нет ничего стерильного, в чем можно было бы сохранить молоко. Последние миллилитры его вытекали через просветы между пальцами. Жидкое золото…

Вот и всё. Целый час сцеживания. И все потеряно… О Боже, прошу тебя, оборви ее долбаные груди и отдай кому-нибудь другому – более ответственному человеку. Кого только она не винила! Компанию-производителя. Своего мужа. Даже свою дочь! А если все это неправда, то ей было все равно.

Грейс хотела бы добывать все молоко на стороне… Как это называется?.. Ах да, молочная смесь! Но она знала, что, как только это сделает, Эмма Кейт тут же подхватит диабет или какую-нибудь ужасную аллергию. А врач прямо спросит у нее: «Вы кормили ребенка грудью?» Лайам скажет, что типа поддерживает ее решение, втайне переживая, что не завел ребенка с кем-нибудь еще…

Грейс оперлась локтями о край раковины из нержавеющей стали и обхватила пальцами свой шиньон. Она знала, что если посмотрит на себя в зеркало, то увидит красные глаза и нос. Вот что значит заплакать в офисе. Чем меньше вы хотите плакать, тем вероятнее, что все-таки заплачете.

– Грейс? – послышался сзади голос Эймса Гарретта. – Это твое?

Она повернула голову, заметив мокрую сумку со своими инициалами, вышитыми спереди.

– Да. Прости.

Прошло несколько неловких мгновений. Сотрудница, очевидно, находящаяся на грани абсолютно не приемлемого для работы эмоционального срыва, и ее босс. Наши поздравления, Грейс, ты единолично саботируешь дело всего женского рода…

Прежде чем они с Эммой Кейт стали двумя отдельными людьми, ее всегда доводило до белого каления, когда кто-нибудь спрашивал: «А ты вернешься на работу после рождения первенца?» Лайама об этом никто не спросил, тогда почему должны спрашивать у нее?!