Ирина Кошман - Силки на лунных кроликов

Алиса падает на колени и начинает разгребать руками ковер из иголок. Она думает, что здесь вход в нору. Такой же, как был там, где она жила. Такой же, где живет ее папа. А вдруг это стонет папа? Вдруг он жив?

Хватит! Ты же не дура!

И всё же она продолжает разгребать, пока вопль не раздается снова.

– Кто здесь? Отзовись! Отзовись!

И вопль снова раздается. И теперь из глубины леса она слышит быстрые шаги.

Нет. Не сейчас. Только не сейчас.

Она поворачивает голову влево и видит насыпь. И что-то синее, похожее на…

Дверь? Дверь в нору?..

Алиса на четвереньках подползает к деревянному остову, забросанному листвой и иголками. Ощущение такое, что кто-то сделал это намеренно. Кто-то был здесь или бывает регулярно. Да. Нет никаких сомнений.

Она трогает старую деревянную дверь. Это землянка. Вроде тех, в которых жили партизаны? Она стучит в дверь, и вопль раздается снова. Но это не вопль зверя. Это стон человека. Простого человека.

– Кто здесь? Отзовитесь!

Неужели она была такой же для всего остального мира? Кролик, сидевший в норе. Кролик, о котором никто не знает.

Алиса бьет в деревянную дверь с облупившейся синей краской. Трухлявые доски не поддаются. Тогда она садится на задницу и бьет изо всей силы ногами. Раздается треск. Еще и еще раз. Дверь в ее нору была куда сильнее. Значит, человек, сидящий здесь, не может сам выбраться из этой норы. Из землянки.

Из глубины леса раздается ее имя. Это мать. Злой волк ищет ее.

Доски, наконец, поддаются. Одна с треском ломается. Алиса выдирает ее, и теперь видит черную пустоту. Вонь бьет ей в нос. Вонь гнили и нечистот. Неужели так же воняло когда-то и от нее?

Крик человека теперь врезается в ее нежные уши.

– Я здесь, я помогу вам.

Алиса выбивает еще одну доску и теперь проскальзывает внутрь. Дышать невозможно, но она не боится. Слабый свет извне позволяет рассмотреть землянку. Просто нора в земле. Стон человека превращается в плач. Кто-то сидит в самом дальнем углу. Кто-то шевелится. Ночной кошмар, ужас, притаившийся в самой глубине души.

– Кто ты? Я тебя не обижу.

Плач. Мужской плач. Это не зверь. Это человек. Мужчина.

Она приближается. Но не может рассмотреть его лица. И теперь вспоминает про телефон. Включает фонарик. Яркий свет бьет в лицо человеку. Нет, не человеку. Это то, что от него осталось.

Изможденное, худое, грязное лицо. Он голый, полностью голый. Он плачет и стонет, и тянет руки. Во рту у него нет зубов. Он похож на труп. Живой труп. Он сидит в собственных фекалиях. На ноге тяжелая металлическая цепь с браслетом. Она связывает его руки ноги.

Не может этого быть! Не может!

Человек силится что-то сказать, но получаются лишь скомканные звуки, как будто он жует собственный язык.

– Кто ты?

Алиса не боится, она подходит ближе. Человек тянет слабые руки. На вид ему лет сто – не меньше.

Чье-то дыханье за спиной. Человек, этот мужчина, закрывает голову руками, как будто ждет удара.

– Вот сука, – говорит запыхавшаяся мать. – Нужно было задушить тебя подушкой.

Слова эти никак не ужасают Алису. Слова вовсе ничего для нее не значат. Она не умеет испытывать чувство оскорбленного достоинства. Но всё еще может испытывать страх и гнев.

– Не подходи, – шепчет Алиса и показывает телефон. – Я позвонила в «сто два».

Катерина застывает на месте. Она, в отличие от всех остальных, знает, что девочка не полоумная, не отсталая и не больная. И ее слова могут быть правдой. И даже если сейчас она запрет их обоих в этой землянке, звонок отследят.

– Это плохой человек, – хрипит Катерина и неожиданно для самой себя начинает плакать.

– Так это ты…

– Разве ты не помнишь? Ничего не помнишь?

– Что?

Слезы ручьем льются из глаз Катерины. Объяснять девчонке ее забытую память, значит, признать, что эта девчонка – ее дочь.

– Я ведь сразу поняла, что это ты. Сразу!

Алиса не понимала ни слова. Она сильнее сжала смартфон, как будто это был нож. Человек за спиной молчал, словно немой. Его страх можно было потрогать, как будто он был материален.

– Я сразу поняла, и вся моя жизнь рухнула в этот момент. Все эти годы я жила только одним – местью!

– Я не понимаю…

– Ты не помнишь? Ты должна помнить! Он жил на Малиновой улице! – Катерина указала пальцем на узника. – И кормил детей конфетами. Постоянно подзывал их к себе, заманивал. Мы все знали, кто он.

– Конфеты?..

– Да. Такие шоколадные, в блестящей обертке. Я эти фантики у тебя всегда в карманах находила. «Лунная соната».