Иван Солнцев - Полет курицы

– Бросаются с крыш, – добавляет Миха, переминающийся с ноги на ногу и то закладывающий руки в замок за голову, то хлопающий себя ими по бедрам.

– Это тоже, – Аслан небрежно тыкает пальцем в сторону Михи. – Они рвутся куда-то. Видят такое, что готовы из кожи вылезть. А еще мозги душит. Не хватает кислорода. Но хуже всего – распад и расход по крови. Тяжелые металлы и прочее говно.

– Синтетика, че скажешь, – понимающе киваю я.

– Приятного вечера, – Аслан швыряет только начатую сигарету в унитаз и выходит из туалета.

Мы с Михой какое-то время молча смотрим друг на друга.

Снаружи гудит протяжный бас.

Я закрываю глаза, и земля уплывает из-под ног, и я в страхе открываю глаза снова.

– К ребятам-то пойдем еще? – неуверенно интересуюсь я у Михи, когда мы выходим из туалета.

– А ты хочешь? Они тебе еще не остоебали? – неожиданно жестко спрашивает Миха.

– Ты хочешь, чтоб я сказал правду? Не уверен, что она тебе будет по душе.

– Она и мне не по душе. Но у нас с тобой одна правда, Эдик, – кричит почти мне в ухо Миха. – и правда эта в том, что мы – не люди этого мирка мажоров с понтами. Мы – работяги, которые поставили раком немало таких мажоров. Мы строим мир, на котором они жируют. Мы с ними друзья до тех пор, пока у нас тачки хоть немного дешевле.

– Ты уверен? – я смотрю прямо в глаза Михе; его зрачки расширены, а губы неестественно блестят в свете лазеров и световых пушек.

– Кирилл обо всех позаботится. Я сказал, что мы давно не виделись, и мне надо погудеть на пару с братаном, – Миха тяжело закидывает одну руку мне на плечо, а другой хлопает по щеке. – Эдик, пошли они все…

– …на хер! – громко продолжаю за Миху, в ответ тормошу его стильную прическу, и мы смеемся и уходим куда-то вглубь танцпола, стараясь особо не расходиться.

В какой-то момент я понимаю, что уже не иду сам, а плыву, ведомый фантомной силой. И сила эта утягивает меня черт знает, куда, и не уверен, что мне это нравится, но я поддаюсь, чтобы узнать, что будет дальше. Иногда меня тормозят какие-то рывки, словно в моей трансмиссии заканчивается сцепление, и обороты уже не идут на колеса, и я буксую и едва не сбиваю с ног какую-то девицу, и приношу извинения, но она смеется и почему-то целует меня в щечку и называет Лешей, и я не упускаю шанса ухватить ее за задницу, проскользнуть ладонью по нежной, вельветовой поверхности ее тонкого платья и ощутить напряженную линию ее трусиков-стринг, но получаю пощечину и отваливаю куда-то еще. У меня море дел, но я пока не знаю, с чего начать.

В моей голове загорается огонек, и уже спустя пару секунд он превращается в свечение, и я замираю и слушаю музыку, и музыка проникает в меня, а потом сливается с каждой молекулой моего тела, проникает во все уголки, и мне становится удивительно тепло, и во мне пульсирует растущее чувство кайфа, и оно набирает обороты в геометрической прогрессии, как волна из десятка оргазмов.

Я не знаю, сколько времени я так стою на месте, как вдруг меня накрывает плотное одеяло тьмы. Спокойствие – бесконечное и невыразимо глубокое, – насыщает меня всего – от макушки до пяток, – и я хочу присесть или прилечь или зависнуть в воздухе, и ноги явно не справляются с ношей моего тела, и в какой-то момент меня это начинает пугать, но тут…

Снова возвращается эйфория, снова пульсирующий рост кайфа, снова желание двигаться. Я снова иду, пытаясь разглядеть знакомые лица, но ничего не могу поделать с чувством, что я не знаю здесь никого, и мне хотелось бы…

Музыка становится жестче, медленнее, надменнее. Этот мотив что-то скрывает от меня – так мне кажется, пока я, борясь с чувством полнейшей опустошенности и отрешенности от мира, пробираюсь сквозь толпу – я не уверен, что не по второму или третьему кругу, – и натыкаюсь на барную стойку и прошу один бокал мартини со льдом, и кидаю на стойку какую-то купюру. Мне говорят, что этого мало, и я улыбаюсь – мне кажется, улыбаюсь, – и протягиваю другую бумажку. Глаза девицы за стойкой широко раскрыты, она улыбается краем рта и что-то говорит, и я понимаю, что дал опять не ту банкноту – мне сразу казалось, что это даже не деньги, а какая-то карточка или листовка. Третья попытка оказывается более успешной. Я выпиваю мартини, сгребаю какие-то бумажки, выданные барменшей, снова пытаюсь изобразить улыбку, и уже эта моя гримаса явно пугает девицу, но она ничего не говорит, а отворачивается к другому клиенту.

Броски из вынужденной эйфории в настойчивую расслабленность продолжаются, и я не могу их контролировать, и наслаждаться таким состоянием не выходит. Я ощущаю горячий поток мартини по пищеводу, хотя оно было далеко не первым из спиртного за вечер, но мои ощущения, видимо, перезагружены этим «колесом». Под уверенный, жесткий и почти оглушающий бит металлизированный мужской голос уверенно повторяет «Don't be afraid!», но меня это совершенно не убеждает, и во вспышке света…