Дот Хатчисон - Сад бабочек

– В Саду подобные истории обретают особый смысл.

Я дочитала эту историю и перешла к следующим. Но замолчала, когда вошла Лоррейн. Она держала в руках поднос с двумя тарелками, и между ними лежал тест.

– Сделать это нужно при мне.

– Кто бы сомневался…

Симона вздохнула и села, прислонившись к изголовью кровати; затем взяла стакан воды и выпила одним духом. Я взяла с подноса второй стакан, с соком, и протянула ей. Она осушила и его. Потом попыталась поесть. Обед состоял лишь из супа и пары тостов и в конце концов остался почти нетронутым. Когда выпитое наконец напомнило о себе, Симона взяла с подноса тест, прошла в туалет и задернула шторку.

Лоррейн, как стервятница, стояла в дверном проеме, вся ссутулясь и не спуская глаз со шторки.

Симона наклонилась вперед, посмотрела на меня, потом перевела взгляд на стервятницу в дверях. Я кивнула, сделала глубокий вдох и стала читать «Оловянного солдатика».

Во весь голос.

Наша кухарка сверлила меня полным ненависти взглядом, зато Симона спокойно сделала свои дела. Она спустила воду, вышла из-за шторки и швырнула Лоррейн мокрую полоску.

– Поздравляю. Иди, докладывай. Только не мозоль глаза.

– Ты не хочешь…

– Нет. Убирайся, – она легла на кровать, устроившись у меня на коленях. – Продолжим?

Я положила книгу ей на спину, поверх Бархатницы ютты , и продолжила с того места, где остановилась. Симона проспала почти весь вечер, лишь иногда просыпаясь и склоняясь над унитазом. Чуть позже к нам присоединилась Данелли и заплела каштановые волосы Симоны в элегантный твист. Блисс принесла нам ужин и вплела в новую прическу несколько цветков из полимерной глины. Когда я поела – Симона только возила еду по тарелке, – Блисс забрала поднос и ушла на кухню.

Когда стали сгущаться сумерки, в дверях появился Садовник.

С платьем в руках.

Выполненный из легкого шелка кремовых оттенков, уложенного в несколько слоев, наряд полностью был призван подчеркнуть и оттенить расцветку ее крыльев и смуглую кожу. В повисшей тишине Симона подняла глаза, увидела платье и быстро отвернулась, чтобы он не видел ее слез.

– Дамы?

Данелли быстро заморгала и поцеловала Симону в краешек уха, потому что не смогла дотянуться до лица. Потом она вышла, и Симона медленно села на кровати, обняла меня и уткнулась лицом в плечо. Я сжала ее в своих объятиях и почувствовала, как она дрожит.

– Меня зовут Рейчел, – прошептала Симона. – Рейчел Янг. Ты запомнишь?

– Да.

Я поцеловала ее и отпустила с тяжелым сердцем. Потом забрала книгу и направилась к выходу. Садовник мягко поцеловал меня.

– Она не почувствует боли.

Она умрет.

Теперь мне следовало отправиться в свою комнату, или к Блисс, или к Данелли. Нам следовало сбиться в небольшие группки и притворяться теми, кем мы не являлись. И оплакивать утрату, которая в действительности еще не постигла нас. Следовало ждать, когда умрет Симона.

И я не смогла, впервые за все это время.

Просто не смогла.

Свет предупредительно замигал, чтобы мы успели разойтись по комнатам, прежде чем опустятся стены. Я шагнула по песчаной тропе и при этом уловила движение в дальней части Сада. Трудно было сказать, кто это был – Эвери, Десмонд или кто-то из девушек. В тот момент меня это совершенно не волновало. Свет погас, и стены позади меня тихо зашипели и опустились, с глухим стуком утвердились в своих гнездах. Потом все вокруг стихло.

Я продвигалась вглубь Сада, шла вдоль ручья, пока не оказалась у водопада. Я бросила книгу на камни, на безопасном расстоянии от воды и брызг, и обхватила себя руками. В груди нарастало ощущение тяжести. Я прислонилась к стене и запрокинула голову, глядя сквозь стеклянную крышу. На темном небе загорались звезды – некоторые серебристо-яркие, другие блеклые, синие или желтые. И среди них одиноко мигал красный огонек: наверное, самолет.

Потом небо прочертила крошечная вспышка. Я мыслила рационально – и понимала, что это всего лишь космический мусор, какой-нибудь обломок или часть спутника, сгоревшая в атмосфере. Но не могла ни о чем думать, кроме этой идиотской сказки.

«– Вот, кто-то умирает! – сказала малютка. Покойная бабушка, единственное любившее ее существо в мире, говорила ей: “Падает звездочка – чья-нибудь душа идет к Богу”».

Эта глупая девочка стояла на холоде и жгла спички, чтобы согреться и взглянуть на семьи, которые никогда не станут ей родными. И с осознанием этой суровой действительности она замерзает среди спичек, потому что те, хоть и горят, не согревают, а только светят.