– Все это было выдумкой. Он сам мне в этом признался. Ему просто хотелось перетянуть тебя на свою сторону. Вот и все.
– А я ему верила. И помогла упечь своего отца в тюрьму.
– Ты знала, что ему грозят обвинения в убийстве?
Она покачала головой.
– Даже близко. Понятия не имела. Вообще не знала, что происходит на самом деле. Была все время в прострации.
– Тебя, вероятно, предпочитали держать в неведении, так как не полагались на твою благонадежность. Но после того, как ему предъявили обвинение? А вслед за тем осудили?
– Я не знала, что и думать. В душе я все же чувствовала вину.
– Видимо, он догадывался о твоем частичном соучастии. Но не стал делать ничего, что могло бы бросить на тебя тень. Поэтому просто молчал и безропотно отправился в тюрьму. Лишь после встречи с Карлом Стивенсом его мнение изменилось. Ведь он уже фактически умирал, и тут вдруг Стивенс рассказал ему о твоем соучастии и о людях, что за этим стояли. Вероятно, в Мериле взыграла обида. И он вернулся сюда, чтобы обелить свое имя.
– Вряд ли можно его в этом винить. – Митци легла на спину и закрыла глаза. – Я так устала. – Внезапно она рывком села. – Боже! Мой сын! Что с ним? Где…
– С ним все в порядке. Сейчас он в интернате. И о происшедшем он ничего не знает.
– Я… Поверить не могу, что только сейчас о нем вспомнила!
Вид у нее был действительно ошеломленный собственным легкомыслием.
– Ты же только что вышла из наркотической комы. Мысли еще не вполне прояснились.
– Ты слишком ко мне добр. – Она о чем-то крепко задумалась. – Хотя у меня такое чувство, что скоро все изменится.
Он встал и посмотрел на нее сверху вниз.
– Ты знаешь, сколько людей влачится по жизни без шанса что-либо исправить?
– Я… Что ты хочешь этим сказать?
– Ты много чего понаделала, Митци. Помогла засудить своего отца. Он от этого очень страдал. Попал в тюрьму, где с ним творились ужасные вещи.
– Я все это знаю. Я была… все равно что не в своем уме от наркоты.
– А теперь нет. Ты чиста, трезва и, надеюсь, мыслишь ясно.
– Чего ты от меня хочешь? – спросила она осторожно.
– Как насчет одного праведного поступка?
– Какого именно?
– Ты идешь в суд и делаешь заявление, которое оправдает твоего отца, возвратив ему доброе имя. А ты приняла бы на себя ответственность за содеянное.
– А оттуда в тюрьму? Ты это просишь меня сделать?
– Мне кажется, я имею право на такую просьбу, учитывая твою усердную попытку снести мне башку в твоем доме.
– Я… В тюрьму я не могу. Мне сына не на кого оставить.
– Возможно, тебе этого удастся избежать.
– Как? – умоляюще произнесла она.
– Твой случай нетипичный. Пожалуй, мне удастся убедить власти заключить с тобой сделку. Ты расскажешь, как все было на самом деле, и тогда репутация твоего отца будет восстановлена, а ты продолжишь жить своей жизнью.
– Ты действительно думаешь, что такое возможно?
– Возможно все. Но помимо очевидных преимуществ, я полагаю, что в этом раскладе для тебя может быть и еще один существенный плюс.
– Какой же?
– Все эти годы, Митци, ты жила с чувством вины. Догадываясь об этом или нет. И это на тебя определенным образом воздействует. Меняет тебя. Заставляет становиться кем-то, кем ты, возможно, быть не хочешь, но неотступно к этому идешь. Пусть даже со всеми деньгами на свете. И это мало-помалу раздирает тебя на части.
Она вцепилась в простыню и взирала на него с глубокой, тоскливой беспомощностью.
– Ты… говоришь так, будто это происходило с тобой.
– Никаких « будто ». Меня не было рядом, когда моя семья так во мне нуждалась. Из-за этого они погибли. Мне никогда больше не увидеть ни жены моей, ни дочери. И для меня это теперь неизбывное покаяние. – Декер глубоко вздохнул. – Однако жить так нельзя, Митци. Поверь мне.
По ее щекам катились слезы. Она протянула руку и схватила его ладонь – ощущение, от которого не так давно он бы вздрогнул.
Вместе с тем, когда его в минуту упадка обнял своей лапищей Мелвин Марс, а потом в машине его руку сжала Мэри Ланкастер, просто желая в момент испуга утешительной близости другого человека, с Амосом Декером что-то произошло.
Что-то очень хорошее. Потому что, несмотря на тревоги и переживания, все эти дни не покидавшие его ум, возможность ощутить объятие или пожатие чужой руки, не дрогнув и не напрягшись – простое, в сущности, действие, всеми другими воспринимаемое почти как должное, – немного приближало Декера к себе прежнему, кем он когда-то был. До того, как умер на футбольном поле и очнулся совсем другим человеком.
Читать дальше