Валерий Бочков - Горгона

— Там, за сиденьем сумка. Дай, пожалуйста, — я заглушила мотор.

Он протянул сумку. Я достала оттуда несколько листов писчей бумаги, сколотых скрепкой. На верхнем была спутниковая фотография. В принтере кончалась краска и изображение вышло бледным, но я нашла и шоссе, и поворот на Кутейниково, и даже сельпо, рядом с которым стояла наша машина.

— Мы тут, — ногтём прочертила короткую линию на листе. — Вот магазин, вот стройка.

Америка придвинулся, наклонился над бумагой.

— Дорога к посёлку, — я провела линию к середине листа. — Въезд в посёлок, шлагбаум, охрана, камера. Посёлок по периметру обнесён стеной. Камеры — тут и тут. Его участок примыкает к лесу.

— Где ты всё это… — спросил удивлённо, — откопала?

— Интернет. При желании можно найти всё, — из пачки достала другой лист. — Вот план участка. Тут — баня, бассейн и бильярдная. Это — оранжерея. Гараж, гостевой дом. Примыкает к стене, за ней участок Гаврилова, начальника шереметьевской таможни.

— Зачем нам Гаврилов?

— Информация не бывает лишней. Гаврилов отдыхает, до середины сентября в отпуске. Но шуметь, в любом случае, не стоит.

Я ответила спокойно, хотя его вопросы уже начали действовать мне на нервы. Америка тяжко вздохнул. Взглянул так, точно я мучила его собаку.

— Не доезжая поста охраны, свернём. Вот тут, — ткнула ногтём. — Там не дорога, так, колея через лес, грибники накатали. Машину оставим здесь. Семьдесят метров до участка, ближе не подъехать…

— Зачем ближе? — перебил он.

— Тащить, — сквозь зубы ответила я. — Труп. После…

— Слушай…

— Это ты слушай! — заорала я. — Мандраж у тебя — проваливай! Катись к чёртовой матери! Прямо сейчас! Да-да — проваливай!

Он попытался поймать мою руку, я вырвалась. Вот ведь сволочь! Очень хотелось влепить ему пощёчину — крепкую, со всего маху, вмазать по роже от всей души.

— Трус! Сволочь! Тряпка! Ну что ты сидишь — убирайся в свою вшивую обитель!

Каким образом мне удалось сдержаться и не сказать про отрезанные яйца, я не знаю. Фраза уже висела на языке.

Я загнала машину под ёлки. Лес тут был по большей части хвойный. Вдали, в просвете между стволов и еловых лап, виднелся кирпичный забор. Мы вышли, мох, зелёный и сочный, мягко пружинил под ногами. Америка продолжал дуться, но больше не пытался отговорить меня. Он сорвал сыроежку, разломил пополам красную шляпку, понюхал и выбросил.

Я нашарила в сумке молоток, сунула его под ремень джинсов. Открыла багажник, достала старое одеяло и строительные рукавицы. Кинула ему под ноги. Он молча поднял, скатал одеяло в рулон. Рукавицы сунул в карман куртки.

— Думал, ты шутишь… — мрачно кивнул в сторону багажника. — Про цепь.

Там, на дне багажника, среди грязных тряпок и пластиковой тары с маслом, антифризом и прочей автомобильной дрянью, лежала она — цепь. Толстая стальная цепь.

Стена была высотой метра два. По верху кто-то старательно навтыкал осколки битых бутылок. Мы пошли вдоль стены, через шагов тридцать, рядом с компостной ямой, была дверь. Глухая, железная, аккуратно выкрашенная коричневой краской.

— Замок с той стороны, — сказала я.

Америка провёл по стене рукой, будто проверяя шероховатость кирпичей на ощупь. Потом натянул рукавицы. Раскатал одеяло на траве, поднял за один конец и точным броском закинул поверх битого стекла. Быстро и цепко — в три приёма, он оказался на самом верху, точно каждый день только и делал, что перелезал через стены. Через мину ту замок щёлкнул, провернулся два раза. Дверь открылась.

Сколько раз я видела его участок на спутниковых снимках. Знала наизусть каждую тропику, каждый куст и клумбу, каждую ёлку. Сейчас меня поразила аккуратность — нет, даже не аккуратность, а педантичность. Скрупулёзность, доведённая до предела. До идеала.

Америка застыл. Чутко, по-собачьи, втянул воздух. Искоса посмотрел на меня, неодобрительно покачал головой. После молча отвернулся и незаметно перекрестился. Попахивало дымком, пряными листьями, почему-то кладбищем.

Садовые дорожки, не уныло прямые, а плавно округлые, словно вычерченные по затейливым лекалам, были выложены розовой брусчаткой цвета ягодной пастилы. Бордюрный камень, — он тоже был розовым, но чуть темнее, — обрамлял овальную клумбу с белыми хризантемами. Другая, расположенная симметрично, сочно краснела георгинами.

Дорожка вывела к гроту из дикого камня, с карликовым водопадом и прудом в лилиях. В тёмной воде скользили медные спины рыб. Мы прошли по горбатому мостику, выписанному из какой-то немецкой сказки. На кирпичных тумбах сидели каменные грифоны, размером со среднюю собаку.