Валерий Бочков - Горгона

Сколько часов, сколько усилий, было потрачено на зубрёжку легенды — вплоть до имён несуществующей родни и адресов их обитания — Кастилия, Каталония и даже остров Майорка! А билеты, наклейки, бирки и прочая бутафория! Господи — и ради чего? Чтобы обмануть вот это животное!? Этого хлопкового бабая, колхозника и дегенерата!? Америка потратил почти час, подбирая для меня цвет губной помады.

Как раз тогда он рассказывал мне, как узбеки делают деньги на хлопке. Просто до идиотизма — они гоняют один и тот же груз хлопка из колхоза в колхоз, регистрируют, взвешивают и записывают как отправленный в закрома родины новый рекордный урожай белого золота. Оплата там сдельная и потому урожаи всегда рекордные. Плюс премиальные и награды. Должно быть, наш урюк тоже какой-нибудь орденоносец, а может и даже герой социалистического труда.

Я абсолютно прозевала как появился Спектор. Увидела его только когда он огибал соседний столик с пьяной тёткой и лысым типом уголовного вида. Спектор нёс дипломат, нёс как увесистый и хрупкий груз. Прижимая к груди, он поддерживал чемодан снизу. Не глядя на урюка и на Америку, он наклонился, поставил «дипломат» у моих ног.

— Выглядишь убийственно, Кармен! — шепнул мне в ухо Спектор. — Удачи!

После кивнул и удалился.

Я отодвинулась от стола, положила «дипломат» на колени. С расчётом, что узбеку будет видно содержимое. Колёсики наборного замка проскакивали мимо нужных цифр. Руки не тряслись, но казались ватными, точно затекли. Узбек перестал жевать, вытянул шею. Разглядывал бирки и таможенные наклейки. Замки упруго щёлкнули и открылись. Я подняла крышку.

Внутри, упакованные как в соты, лежали чёрные лакированные коробки.

Всего — пятнадцать. Совершенно одинаковых, по пять в ряд. По периметру коробки были проложены пупырчатым поролоном мышиного цвета. Даже обычная губка выглядела абсолютно заграничной. Из верхнего правого угла я вытащила одну коробку и протянула Америке.

Узбек, не сводя глаз с коробки, облизнул пальцы, после вытер их салфеткой. Америка поддел ногтём целлофан, деловито сорвал его и скомкал. Кинул в пепельницу. Коробка открылась, как ларец. Внутри, на подушке из чёрного бархата лежали часы.

— «Тигровый глаз», — Америка бережно вынул часы. — Последняя модель. Хронометр, три циферблата. Не стекло — гранёный хрусталь.

Он поймал луч света, зайчики брызнули по сторонам. Стекло, толстое и гранёное, напоминало подвеску от чешской люстры.

— Абсолютный герметик. Выдерживает давление в двести атмосфер. Одновременно показывает время в трёх часовых поясах. При желании можно определять скорость дрейфующих айсбергов.

— Родные? — спросил узбек. — Не штамповка?

Америка обиделся, сунул циферблат ему под нос.

— Мэйд ин Джапан. Всё кошерно.

Он перевернул часы и показал обратную сторону корпуса.

— Часы номерные. Ручной сборки. Вот номер — под целкой.

Узбек выпятил губу, закивал. Вытер ещё раз пальцы салфеткой. Бережно, как птенца, принял часы из рук Америки.

— Ого… Тяжёлые…

— Механика. На тридцати двух рубиновых камнях. Автоматическая подзаводка, титановый маятник…

Америка запнулся, за соседним столом стремительно разгорался скандал. Ругань, по большей части, нецензурная, перекрывала даже лезгинку из соседнего зала. Я оглянулась и успела к кульминации: пьяная тётка, проворно вскочив, вмазала пощёчину своему кавалеру. Тот молниеносно плеснул ей в лицо жидкостью из стакана. Тётка завизжала:

— Сука! Глаза выжег!

Она схватила столовый нож и через стол попыталась лезвием дотянуться до шеи обидчика. Посуда зазвенела, бутыль шампанского бухнулсь на пол и, судя по звуку, разбилась вдребезги. Подоспевший официант, обхватил круглый торс тётки. Она продолжала визжать и размахивать голыми руками, обнажая мокрое и рыжее под мышками. Америка снова пнул меня под столом. Зло зыркнул — не отвлекайся, мол.

— Джамиль, — позвал ласково узбека.

Тот повернулся, красный, с сальным лбом, ему явно по душе пришлось развлечение.

— У нас такой девка, в Узбекистан, зарезать! Чик-чик! И в плов — чтобы кушать. Чтобы мясо не пропадал.

Он засмеялся. Боковым зрением я видела, что официант наводит порядок на столе, тётка плачет и пьёт водку. От кавалера остался лишь пустой стул.

— Джамиль… — повторил Америка, забирая у него часы. — Короче — так. Семь косарей. За всю партию — десять пятьсот.

Он потёр часы об рукав, подышал на хрусталь стекла, потёр ещё раз. Аккуратно уложил в бархатное гнездо. Захлопнул крышку. За соседним столом разговор тоже шёл о деньгах. Официант информировал тётку о стоимости ужина, напитков и битой посуды. Платить она отказывалась. Вывернула наизнанку сумку, высыпав на стол кучу мелкого мусора. Нашла мятый трояк и какую-то мелочь. Официант угрожал вызвать наряд милиции.