Дэвид Балдаччи - Минута до полуночи

– Он никому не разрешал сюда приходить. Поговорите в «Раковине». Там вы можете найти тех, кому что-то известно. Андерсонвилль? – Он снова покачал головой.

– Он когда-нибудь упоминал об этом городке? – спросил Уоллис.

– Нет. Лейн некоторое время служил в армии, пока его не выперли. После этого он много путешествовал и, в конце концов, оказался здесь – во всяком случае, так он мне рассказывал. Может быть, он хотел тут осесть.

– Нам известно, что он служил в армии и ушел в отставку, – сказал Уоллис. – Но мы не знаем причин.

– Мне также ничего не известно. Но я думаю, это как-то связано с тем, кем он был. – Затем он язвительно добавил: – Наверное, армия любит, когда ее солдаты носят только штаны.

– Вы могли сразу рассказать нам все это, – заметил Уоллис.

Споттер улыбнулся.

– Конечно, мог, – сказал он. – Но я решил помолчать.

– Почему? – поинтересовался Ларедо.

– Потому что вы не сказали, что случилось с Лейном, вот почему. Если вы хотели услышать от меня всю правду, вам следовало быть более откровенными, ни о чем другом я не просил.

– Что же, это честно, – заметила Блюм.

Когда они возвращались к машине, Уоллис покачал головой.

– Никогда бы не подумал, что он гомосексуалист, – признался он. – По мне, так совсем не похож.

– А как ему следовало выглядеть? – спросила Блюм.

– Вы знаете, – проворчал Уоллис.

– Вычурно?

Уоллис пожал плечами.

– Да, я имел в виду что-то вроде этого, – сказал он.

– Моя младшая дочь лесбиянка, – сказала Блюм. – Я об этом не знала, пока ей не исполнилось двадцать два. Может быть, мне следовало раньше поискать в ней вычурность.

– Уже почти шесть часов, – сказала Пайн, когда они сели в машину. – Мы можем поехать в клуб и попытаться поговорить с кем-нибудь, пока там мало посетителей. Вы согласны? – спросила она, глядя на Уоллиса.

– Пожалуй, – отозвался он.

– Есть какие-то проблемы? – поинтересовалась Пайн.

– Нет, никаких, – ответил Уоллис.

– Мир достаточно велик, чтобы в нем жили самые разные люди, – заявила Пайн.

– Проклятье, мне это известно, – проворчал Уоллис. – И я имел возможность лично наблюдать это разнообразие. Просто ЛГБ, или как там их называют сокращенно, сбивают меня с толку.

– ЛГБТ, – поправила его Блюм. – Лесбиянки, геи, бисексуалы, трансгендеры, но и другие буквы по желанию могут прибавляться.

– Вот видите, об этом я и говорю, – ответил Уоллис. – Как нормальный человек может такое понять?

– Но вы и не должны, – сказала Блюм. – Это для тех, кто связывает себя с такими группами. Думаю, у них не возникает проблем с самоопределением.

Когда Уоллис в недоумении на нее посмотрел, Блюм добавила:

– Просто думайте о себе так: вы, вне всякого сомнения, ГМ.

– Я кто? – спросил смущенный Уоллис.

– Гетеросексуальный мужчина, – ответила Пайн. – Полагаю, это вы не забудете?

– Я тот, кто я есть. Как я могу такое забыть?

– Тогда вам должны быть понятны слова Кэрол.

Уоллис заморгал, а потом кивнул.

– Да… ну, пожалуй, я понял после ваших объяснений.

– Что же, «Серебряная раковина», мы идем к тебе, – сказала Блюм.

Они за двадцать минут доехали от многоквартирного дома до «Серебряной раковины», расположившейся в двухэтажном кирпичном здании, которое стояло на углу территории, переживавшей, мягко выражаясь, «переходный период».

– Ну, теперь я понимаю, почему его так называют, – сказала Блюм, когда увидела заведение в окно машины.

Одну из стен украшала фреска с изображением огромной серебряной раковины двустворчатого моллюска.

– Интересно, что это символизирует? – нервно спросил Уоллис.

– Может быть, владелец просто любит устриц, – ответила Пайн.

Они постучали в боковую дверь, им открыл мужчина в рабочем комбинезоне. Кларенс Споттер позвонил и предупредил, что они приедут, и их ждали. Тот же мужчина проводил их к ряду гримерных и остановился перед надписью карандашом: «МЕНЕДЖЕР». Он постучал, и им предложили войти.

Их провожатый распахнул дверь в маленькую комнатку, дверь за ними закрылась, и Пайн услышала шаги, удалявшиеся по коридору.

В комнате стояли два стула и потертый диван с полосатой обивкой, у дальней стены расположился туалетный столик с зеркалом и большими лампочками по периметру. Стены были выкрашены в цвет баклажана, на потолке доминировала люстра, сделанная, казалось, из миллиона кусочков граненого хрусталя.

Мужчина, одетый в длинный пеньюар с искусственным мехом на вороте и рукавах, сидел спиной к ним.