Дреда Сэй Митчелл - Свободная комната

В этот момент я все понимаю. Из всей нашей семьи мама всегда была тем человеком, который тщательно скрывает свои чувства, как бы говоря: матери поступают так. Матери сплачивают семью, они не могут позволить себе расклеиться. Они настоящий костяк семьи.

— Разве ты не понимаешь? — восклицаю я. — Мы семья, которая разговаривает, ест, любит, но никогда не обсуждает то, что чувствует. Никогда…

— Ты хочешь сказать, что твоя передозировка — это наша вина? — вот теперь ее голос звучит так, как будто кто-то вырезает ей сердце.

— Нет, — я делаю вдох. Успокаиваюсь. Открываю рот и закрываю его снова. Это так трудно произнести. Я говорю не с доктором Уилсоном или Алексом, а с мамой. С женщиной, которая обнимала меня на протяжении всех тех лет, когда я с воплями просыпалась от кошмаров и бодрствовала во сне в этом доме. С той, которая массировала мои шрамы, когда рубцовая ткань становилась плотной. Она заслуживает откровенности и правдивости, но не такой, которая может глубоко ее ранить. Я не хочу, чтобы моя мама сломалась.

Я начинаю:

— Я не чувствую себя «собой» уже много лет. И все потому, что я не знаю, кто я такая на самом деле. Ночью ко мне приходят образы, которые говорят о том, что в моей жизни не хватает какого-то куска. И я знаю, что это как-то связано с моим пятым днем рождения.

— Поэтому ты приехала сюда, пока твоего отца нет? — теперь она говорит точь-в-точь как юридический секретарь, которым она работала, когда познакомилась с папой. — Потому что ты надеешься, что я расскажу тебе ту ложь, которую ты хочешь услышать? В этом дело? Это недостойно, Лиза. Я разочарована. Я надеялась, что ты выше этого.

Но я не сдаюсь.

— Доктор Уилсон знает, что случилось со мной в мой пятый день рождения? Ты сама сказала, что он помогал после того несчастного случая, когда мне было пять.

— Мы с твоим отцом уже объяснили тебе, что я оговорилась.

— Тогда почему фотография отца и доктора Уилсона пропала со стены? И прежде чем ты спросишь, откуда я знаю, что это доктор Уилсон, у него в кабинете есть такая же, только на ней они не валяют дурака с масками. Она у него на столе, как фотография любимой семьи.

Она смотрит в потолок, как будто ищет поддержки у Бога.

— Ты останешься здесь, юная леди, пока твой отец не вернется домой. Тогда мы все вместе, как семья, решим, какая помощь тебе нужна. Очевидно, что доктор Уилсон тебе не помог…

Я встаю на ноги.

— Я все равно выясню, мам. Я уже много что знаю. Мне прекрасно известно, что в Сассексе не было никаких несчастных случаев. Я знаю, где… — тут я прикусываю язык. Не хочу, чтобы она знала, что я живу в этом доме. — Я уже близка к тому, чтобы сложить все кусочки головоломки вместе.

В каком-то смысле я восхищаюсь мамой. Она предана кому-то или чему-то. Я подозреваю, что она даже думает, что выражает преданность мне, скрывая то, что произошло на самом деле. Но это не так. Я не могу понять, почему она этого не осознает. Или, может быть, она так долго живет с этой ложью, что в итоге сама верит в нее, как изменяющие друг другу супруги, которые наговорили так много лжи, что сами уже не знают, где правда.

На мамином лице отражаются терзания. Уверена, она хочет мне рассказать. Но не может.

— Я скажу тебе, к чему ты близка, Лиза. К полному срыву. Это не я так думаю, хотя я твоя мать, и я это чувствую. Твой отец и доктор Уилсон — медики, и они видят все симптомы. Они пытаются помочь, но ты им не позволяешь. Почему ты не хочешь вернуться сюда, где мы можем помочь тебе, где ты в безопасности и сможешь выздороветь? Почему ты твердо намерена сброситься с обрыва? Разве ты не знаешь, что там на дне?

Меня тошнит от всего этого.

— Меня не волнует, что там на дне, если это будет правдой.

Я иду к двери, а мама, неся с собой запах гвоздики и джина, следует за мной. Я рывком дергаю дверь и выхожу наружу.

— Лиза! Мы всего лишь пытаемся помочь тебе! — в ее глазах слезы отчаяния и душевной боли.

Я взрываюсь:

— Вы мне не помогаете. Разве вы не видите? Вы сводите меня с ума. Вы убиваете меня, свою собственную дочь. Вы медленно убиваете меня!

Когда моя машина разгоняется, я вижу в зеркале заднего вида маму, стоящую на подъездной дорожке. Она кажется такой одинокой. Я не знаю, что она делает потом, потому что отворачиваюсь. Я ожесточаюсь.

Она сделала свой выбор, а я свой.

Когда я пью маленькими глотками воду из бутылки, сидя в машине и ожидая разрешающего сигнала светофора, пикает мой мобильный.