Харлан Кобен - Не говори никому. Беглец

Я кивнул. Он уронил руки, я отвел пистолет, но не расслабился. До меня наконец дошли его последние слова, и я спросил:

— И давно вы здесь прячетесь?

— Уже около, — человек пошевелил пальцами, пытаясь сосчитать, — около тридцати лет.

Он улыбнулся еще шире, увидев мое оторопевшее лицо.

— Я следил за тобой с тех пор, как ты был во-о-от такого роста.

Леший пошевелил пальцами где-то на уровне колена.

— Видел, как ты рос и… — Он осекся. — Прошло много лет с тех пор, как ты приехал сюда последний раз, Дэвид.

— Кто вы?

— Меня зовут Джереми Ренуэй.

Имя незнакомое.

— Я прячусь от закона.

— А почему тогда вышли сейчас?

Джереми пожал плечами:

— Например, потому, что хотел с тобой поздороваться.

— А откуда вы знаете, что я на вас не донесу?

— Видишь ли, ты — мой должник.

— Почему это?

— Я спас тебе жизнь.

Земля поплыла под ногами.

— Что?!

— Кто, по-твоему, вытянул тебя из воды?

Меня будто пыльным мешком огрели.

— А кто, по-твоему, втащил тебя в домик и даже вызвал «скорую»? — продолжал Леший.

У меня отвисла челюсть.

— И кто, — его улыбка стала еще шире, — ты думаешь, выкопал трупы тех бандитов, чтобы их все же нашли?

— Зачем? — с трудом выговорил я.

— Сам толком не знаю, — задумчиво сказал Джереми. — Понимаешь, много лет назад я сам совершил преступление. И теперь мне показалось, что я могу его искупить, или что-то в этом роде.

— Вы имеете в виду, что видели тогда…

— Все, — закончил за меня Ренуэй. — Я видел, как два типа сграбастали твою жену и стукнули тебя бейсбольной битой. Слышал, как они обещали ей вытащить тебя, если она скажет, где находится что-то важное. Видел, как твоя жена дала им ключ, они захохотали и запихнули ее в машину, а ты так и остался в воде.

Я сглотнул:

— А вы видели, как их застрелили?

Ренуэй продолжал улыбаться.

— Мы уже достаточно поговорили, сынок. Она ждет тебя.

— Не понял.

— Она ждет тебя, — повторил он, отворачиваясь. — У дерева.

Без всякого предупреждения Леший по-оленьи прянул в кусты и исчез в чаще. Я проследил за ним глазами.

У дерева.

Я рванулся туда. Ветки стегали меня по лицу, я не замечал. Ноги просили больше не мучить их, я не обращал внимания. Легкие протестовали, я велел им заткнуться. Повернув направо у продолговатого камня и миновав поворот, я увидел наше дерево. Подошел поближе и почувствовал, как глаза наполняются слезами.

Вырезанные на коре инициалы — «Э. П. + Д. Б.» — и тринадцать линий под ними почернели от времени. Я застыл на мгновение, а потом недоверчиво потрогал следы ножа. Не инициалы. И не тринадцать черточек. Мои пальцы коснулись восьми свежих линий, еще светлых и липких от древесного сока.

— Сама знаю, что это ерунда.

Сердце готово было взорваться. Я обернулся и увидел Элизабет.

Я не мог двинуться. Не мог сказать ни слова. Я просто смотрел на свою жену. На ее прекрасное лицо. И глаза. И чувствовал, будто лечу все вниз, вниз, в темный, бездонный колодец. Элизабет похудела, заметней выступили скулы, а мне казалось, что я в жизни не видел ничего прекраснее.

В мучительных снах — в тщетных попытках сбежать от реальности — я часто сжимал Элизабет в объятиях, гладил ее лицо, не в силах побороть ощущение, что меня будто оттаскивают от нее. Испытывая невероятное счастье, я тем не менее понимал, что это всего лишь сон и вскоре я буду выброшен обратно, в жестокую реальность. Страх, что происходящее может оказаться очередным сном, охватил меня, лишив дыхания.

Элизабет, казалось, поняла, что я чувствую. Она едва заметно кивнула, будто говоря: «Это и в самом деле я», — и неуверенно шагнула вперед. Тяжело дыша, я собрал все силы, покачал головой и, дотронувшись до вырезанных на дереве линий, сказал:

— А я думаю, это романтично.

Элизабет зажала рот рукой, подавив рыдание, и бросилась ко мне. Я раскинул руки навстречу. Она влетела в мои объятия, и я сжал ее так крепко, как только мог. Зажмурив глаза, я вдыхал запах сирени и корицы, запах ее волос. Элизабет, всхлипывая, спрятала голову на моей груди. Мы обнимались все крепче и крепче. Она все так же… подходила мне. Все контуры, изгибы, выпуклости и впадины наших тел идеально совпадали. Я погладил ее затылок. Волосы стали короче, но на ощупь не изменились. Я чувствовал ее дрожь как свою и знал, что с Элизабет творится то же самое.

В первом поцелуе сплелись новизна и воспоминание, отчаяние и надежда, словно два человека, вырвавшись из глубин озера, наконец-то глотнули воздуха. Прошедшие годы, казалось, исчезли, зима уступила дорогу весне. Меня переполняли чувства, в которых я даже не старался разобраться — пусть кипят.