Харлан Кобен - Не говори никому. Беглец

Не буду утверждать, что последняя версия совершенна. Но мы же знали Кена. Он не мог сделать того, в чем его обвиняли!

Кое-кто думал так же, как и мы. В основном любители экзотических теорий — из тех, кто верит, что Элвис и Джими Хендрикс до сих пор живы и оттягиваются на каком-нибудь острове в районе Фиджи. В репортажах о нашей точке зрения упоминали в таком тоне, что казалось, иронически ухмыляется даже телевизор. Шли годы, и я сам все меньше защищал брата. Можете упрекнуть меня в эгоизме. Но ведь все же я хотел строить свою собственную жизнь, мечтал сделать карьеру, а не остаться навсегда братом знаменитого преступника, за которым гоняется полиция.

Наверняка в «Доме Завета» долго думали, прежде чем принять меня на работу, и их нельзя осуждать. Даже сейчас, несмотря на то что я директор отделения, мое имя стараются не упоминать в официальных документах, и я никогда не участвую в акциях по сбору средств. Вся моя деятельность происходит за кулисами. Что, впрочем, обычно меня устраивает.

Я снова посмотрел на фотографию: такое знакомое лицо — и совсем неизвестный мне человек.

Неужели мама лгала нам с самого начала? Неужели она тайно помогала Кену, в то же время уверяя нас, что его нет в живых? Если вспомнить, то она была самой горячей сторонницей версии о его смерти. И при этом не переставала снабжать брата деньгами? Значит, она всегда знала, где он прячется?

Вопросы, вопросы…

С трудом оторвавшись от фотографии, я открыл кухонный шкафчик. Я уже решил не ходить сегодня утром в Ливингстон. Одна мысль о том, чтобы сидеть еще один день в этом доме, похожем на гроб, заставляла меня стонать. Меня тянуло на работу — думаю, мама поняла бы это чувство. И не только поняла, но и поддержала бы такое решение. Поэтому я насыпал себе чашку кукурузных хлопьев и, набрав рабочий номер Шейлы, наговорил на автоответчик, что люблю ее и прошу перезвонить.

Моя квартира — точнее, наша квартира — находится на углу Двадцать четвертой улицы и Девятой авеню, недалеко от отеля «Челси». На работу я обычно иду пешком — семнадцать кварталов до Сорок первой улицы, где и расположен «Дом Завета». Это недалеко от Вестсайдского шоссе. До того как очистили Сорок вторую, лучшее место для работы с бездомными найти было трудно: эти края были настоящим гнездом порока, вратами ада, где в причудливых сочетаниях смешивались всевозможные виды разврата. Все эти толпы проституток обоего пола и толкачей наркотиков, скопище наркопритонов, порнографических лавочек и низкопробных кинотеатров вызывали у туристов и просто прохожих либо приятное возбуждение, либо острое желание принять душ и сделать укол пенициллина. Лично меня подобные зрелища просто убивают. Разумеется, я, как и всякий мужчина, испытываю определенные желания и потребности, но как можно называть эротикой услуги этих грязных беззубых созданий?!

Очистка города в некотором смысле осложнила работу «Дома Завета». Прежде наши спасательные фургоны курсировали по вполне определенным маршрутам. Бездомных было гораздо легче найти. Теперь все стало не так очевидно. Хуже того: на самом деле город только выглядел чище. Конечно, так называемым добропорядочным гражданам, туристам и прохожим, больше не приходится лицезреть затемненные окна с надписями «Только для взрослых» и выцветшие вывески-каламбуры вроде «Соблазнения рядового Райана», но грязь такого рода никогда не исчезает совсем. Она выживает. Как тараканы. Прячется в щели, уходит в норы. От нее невозможно избавиться.

Да и стоит ли ее прятать? Когда грязь выставляет себя напоказ, вы можете презрительно фыркнуть и почувствовать, что выше ее. Люди в этом нуждаются. Кроме того, что вы предпочтете — открытого врага или неведомую опасность, затаившуюся, как змея, среди высокой травы? В конце концов, чистоты не бывает без грязи — так же как верха без низа, света без тьмы и добра без зла.

На автомобильный гудок я сначала не обратил внимания: живем-то в Нью-Йорке. Не слышать их здесь, когда идешь по улице, все равно что плавать и не намокнуть. Я обернулся, лишь услышав знакомый голос:

— Эй, проснись!

Рядом, взвизгнув тормозами, остановился фургон «Дома Завета». Его водителем и единственным пассажиром был Крест. Опустив стекло, он выглянул, снимая темные очки:

— Залезай.

Я открыл дверцу и запрыгнул в машину. Внутри стоял запах сигарет, пота и бутербродов с колбасой, которые мы обычно раздавали по ночам. Обивка продавленных сидений пестрела пятнами всевозможных форм и расцветок, в бардачке зияла пустота.