Джо Лансдейл - Пойма

Том не прилагала ни малейшего усилия, чтобы выбраться. Она обмякла и покорилась воле потока. Пару раз я уж было подумал, что вот сейчас не доплыву или, хуже того — брошу Том, чтобы спасти свою шкуру, но так и держал её мёртвой хваткой, покуда не онемели пальцы.

Наконец мои ноги коснулись песка и гальки. Я выполз на сушу, волоча Том на буксире. Бухнулся на колени. Сестра перекатилась на живот, и её вывернуло.

Я упал ничком, перевернулся на спину и жадно вдохнул струю прохладного воздуха. Голова шла кругом. Отрешённо я осознал, что дождь прекратился.

Приподнял голову, окинул взглядом воду. Луна, довольная, что стряхнула облачную пелену, пускала по глади Сабина блики, точно лоснящиеся комочки жира по раскалённой сковороде. Я разглядел Сесиля и Телли — они сплелись в единый ком, из которого то и дело выбрасывалась для удара рука, — и ещё разглядел кое-что со всех сторон вокруг них: десяток поблескивающих в лунном свете серебристых головок.

Сесиль и Телли заплыли прямо в тот самый косяк водяных щитомордников или в другой, но такой же. Растревожили змеиное кубло. Теперь это выглядело так, словно из воды время от времени выныривает кнут из телячьей кожи и стегает кого-нибудь из них.

Вот они, не прекращая борьбы, обогнули илистую излучину в сопровождении клубка разъярённых змей, и даже раньше, чем они полностью скрылись из виду, опять налетели тучи, луна спрятала свой лик, и вот они уже совсем растворились в сумраке нависающих над рекой деревьев.

Когда я смог подняться на ноги, то понял, что потерял ботинок. Я схватил Том в охапку, вытянул её дальше от воды. Какое-то время мы пролежали на берегу, отходя от купания.

Наконец ощутили в себе достаточно сил для движения и заковыляли к прогалине между деревьев, которая выводила на дорогу. Моя голая ступня собирала по пути все занозы.

Когда мы добрели до Пасторской дороги, я остановился, сел и, как смог, вытянул из ноги колючки. Снял другой ботинок, и мы потащились домой. Теперь уже дождь зарядил не на шутку, не прекращаясь ни на секунду. Луна больше не светила, вокруг была лишь стена дождя и ночная темень — такая непроглядная, что вообще удивительно, как это мы не сбились с раскисшей дороги.

Путь занял много времени, но когда мы приблизились к дому, то услышали во дворе мамин голос, зовущий нас по именам.

Увидев нас, она облегчённо вскрикнула и выбежала навстречу — мокрые волосы ниспадали на глаза, а ночная сорочка липла к телу как атласная перчатка.

Когда мы вернулись домой, папа ещё разыскивал нас в лесу, а бабушка лежала в постели — ей стало худо от нервного возбуждения. Тоби, которого я считал уже мёртвым, был дома — свернулся на самодельном тюфяке, который мама справила специально для него. Ещё она забинтовала Тоби голову. Называла его героем. Когда пёс увидел нас, его горемычному хилому тельцу удалось пошевелить хвостом, и он вильнул им аж несколько раз, чтобы мы знали, как он рад нас видеть.

Ближе к рассвету появился вымокший и усталый папа — а мы уже сидели за столом и наперебой живописали маме и бабушке всё, что с нами приключилось. Только папа завидел нас, мы помчались к нему, а он упал на колени, обхватил нас руками и расплакался.

Наутро Сесиля нашли на песчаной отмели. Он весь вздулся и опух от воды и змеиных укусов. Шея у него, как сказал папа, оказалась сломана. Значит, Телли как следует его приголубил ещё до встречи со змеями.

В корнях какой-то прибрежной коряги застрял и сам Телли — руки раскинуты между сучьями, ноги спутаны вьющимися растениями. В груди и в боку у него зияла рваная ножевая рана. Папа рассказал, что та самая многострадальная соломенная шляпа всё ещё была у него на голове — только каким-то образом перекрутилась у него в волосах, и та часть, которая напоминала рога, свесилась вниз и залепила ему глаза.

Интересно, что же двигало Телли, Человеком-козлом? Он указал мне дорогу для спасения Том, но и пальцем не пошевелил, чтобы остановить Сесиля. Может, боялся? Но когда мы были на мосту, а Сесиль навязывал нам свою волю — тогда он пришёл за ним.

Потому ли, что он хотел нам помочь, или просто оказался там случайно и перепугался? Этого уже никак не выяснить. Подумать только, всё это время бедняга Телли жил в лесу, а знал об этом один лишь его отец — и держал это в секрете, только для того, чтобы народ оставил парня в покое и не пользовался его слабоумием.

В конечном итоге помню в основном только то, как я два дня спустя лежал в нашей бывшей комнате, которая стала теперь бабушкиной комнатой, залечивал израненную занозами ногу, размышлял о том, что чуть было не случилось с сестрой, и пытался вернуть себе силы.