Андерс Рослунд - Именинница

Пит Хоффман не так часто употреблял крепкие спиртные напитки. Он был не из тех, кто не имеет мужества взглянуть в глаза самому себе. Но этот виски на кухне комиссара Гренса, — это было просто вкусно. Хоффман осушил свой бокал, подождал, пока Гренс наполнит его снова, и только потом ответил.

— Я продавал наркотики. Ты знаешь, Гренс, как я увяз в этом. Но наркотики — совсем другое. Валовый импорт, большие партии. А оружием грузовик не заполнишь. Два-три «калашникова» да пять пистолетов — вот и вся партия. Примерно так это выглядит на шведском рынке оружия. И управляется он далеко не акулами, во всяком случае не на месте, а интересами множества группировок. До сих пор это было так. Каждый набирает, сколько ему нужно, и успокаивается. Они закупаются за границей, у каждой группировки свои поставщики. И не перепродают, это не принято. Поэтому, когда, к примеру, «Солдаты Роби» принялись скупать все подряд, лишь бы врагу не досталось, рынок залихорадило. Но это особый случай, Гренс. И если завтра новый игрок, тот самый, который мне сейчас угрожает, объявится с наполненным автоматами товарным составом, это изменит все. Вы, полиция, первыми это заметите. Потому что если вы полагаете, что сегодня у нас много стреляют… я вас умоляю.

— Но кто тебе угрожает? Кто хочет утвердиться на шведском рынке оружия?

— Если бы я это знал, Гренс, не сидел бы с тобой здесь. Я успел расспросить всех, кого только можно и нельзя, за тюремными стенами и вне их. В том числе и тех, кто обычно знает все. Но не на этот раз. Один из твоих коллег переметнулся на их сторону — это единственное, что мне известно наверняка.

Комиссар поднял верхнюю пластиковую папку, показал на фотографию еще живого Дейяна Пейовича.

— Эти двое? Или, скорее, те, с кем они связаны? Кто угрожает тебе, Хоффман? Это им было известно, кто ты есть и чем занимался?

— Нет.

— Ты так в этом уверен?

— Не то чтобы, но… завербовать копа и заставить его рисковать всем — такое им не под силу. Кишка тонка, не верю я в это.

— Но тогда кто? Польская мафия, куда ты внедрялся по моему поручению?

— Они меня разоблачили, как ты помнишь. Но потом их не стало.

— Колумбийские наркоторговцы, к которым ты внедрился по заданию американской полиции?

— Нет. Они так и не узнали, кто я.

— Африканские торговцы живым товаром, к которым ты внедрился по моему поручению?

— Нет, они… Я не рассказывал тебе этого, но они тоже давно прекратили существование. Послушай, Гренс, я перебрал всех своих врагов. Я вспомнил всех, — а их великое множество, — и среди них нет никого, кто мог бы так действовать. Я их не узнаю. Совершенно уверен, что никогда не имел дела с теми, кто сейчас меня шантажи- рует.

Они допили, что оставалось в бокалах. По телу растекалось приятное тепло, но больше Гренс наливать не стал. Он знал, как неожиданно меняют человека подобные стимуляторы настроения.

— Три часа, — сказал комиссар. — Пойду постою на балконе. Береги мои бумаги, Хоффман, увидимся завтра.

Гренс устроился на балконе, когда уже занимался рассвет. Жизнь сразу показалась проще. Комиссар решил, что отныне летом будет спать только здесь, на свежем воздухе. Его гостю, появившемуся на балконе несколько минут спустя, тоже в первый момент показалось, что он шагнул в другую реальность.

— Здорово, Гренс.

— Обычно я выхожу сюда, когда не могу уснуть, — признался комиссар. — В последнее время такое случается все чаще.

Пит Хоффман облокотился о перила, совсем как это только что делал комиссар. Как будто и ему вдруг захотелось посмотреть вниз, туда, где разом обрывается все.

— В документах упоминаются еще двое, — сказал Хоффман. — Твои коллеги-разведчики, Гренс, заставали Пейовича и Стояновича в компании еще двоих мужчин с похожим прошлым — с Душко Заравичем и Эрмиром Шалой. Я видел этих приятелей в самых разных комбинациях, Гренс, в том числе и всех четверых одновременно. В то время я еще жил там… Не утверждаю, что они группировка. Но это сеть, они помогают друг другу. Имеешь дело с одним — будешь иметь и с тремя остальными. Оставшиеся двое не менее опасны, чем те, что уже мертвы.

Пять мотоциклистов летели шеренгой по обезлюдевшей Свеавеген. Оглушительный звук усиливался по мере их приближения, и он не нарушал тишины, но будто шел с нею рука об руку. Стокгольм — Мегаполис — Предместье Европы.

— Итак, если я внедрюсь, комиссар, если подойду ближе, мы должны будем начать именно с этих двоих, тех, что пока живы.