Андерс Рослунд - Именинница

— То есть… это у тебя прятался Пит? В этой квартире?

Снаружи давно стемнело. Зофия и Гренс сидели за кухонным столом с бокалами вина, слишком сладкого для столь позднего времени суток, но это было единственное, что нашлось из алкоголя. Зофия и сама не поняла, почему ей вдруг подумалось, что ее муж искал спасения именно в этой квартире. У комиссара полиции, бывшего одно время его главным врагом.

— Именно так. И очень скучал по тебе и детям.

— А это?

Зофия повернулась к белой доске с материалами расследования, пришпиленными магнитами.

— Расследование еще не закончено, насколько я понимаю?

— Для меня нет. Но для вас все закончилось, обещаю.

Зофия растерянно смотрела на рапорты криминалиста Нильса Кранца, на стрелки и линии, которые прочертил Гренс маркером. Пыталась истолковать фотографии с перечеркнутыми лицами.

— Она не сомневалась ни секунды.

— Кто?

— Девушка из полиции, которая нас спасла. Она напомнила мне Пита. На моей памяти он один расстреливал людей с такой решительностью, с таким самообладанием.

Зофия Хоффман была умной и понимающей женщиной, поэтому молчание в компании с ней давалось без всякого напряжения, даже при таких вынужденных обстоятельствах. Потому что если Пит стал первым гостем-мужчиной в квартире Гренса за долгие годы, то последней женщиной, которая сидела за этим столом до Зофии, была Анни. С Лаурой — единственным увлечением комиссара за последние тридцать лет — они встречались у нее дома. Скоро, совсем скоро комиссар снова наберется решимости и начнет с кем-нибудь встречаться. С его-то опытом не так-то просто кому-нибудь довериться.

— Мне так нравится гостить у тебя, Эверт. Спасибо — от меня, Пита и детей. Но сейчас, наверное, пора спать.

— Я положил простыни и полотенца на кровати в комнате для гостей.

— Наконец-то… уснуть — и ни о чем не думать.

— Завтра утром я отправлюсь в Крунуберг, но вы можете спать, сколько хотите. Охрану, — на лестнице и снаружи, на Свеавеген, — я обеспечу.

Зофия обняла его, и это выглядело как самая естественная вещь на свете. Гренс налил себе стакан ледяной воды и вышел на балкон с видом на летний Стокгольм. Все равно не уснуть, когда в голове мечется столько неуспокоенных мыслей. Сколько ночей простоял он так, опершись на перила, вслушиваясь в свист ветра над крышами?

Но покой не приходил, и мысли жужжали, как пчелы. Как ни пытался комиссар приобщиться к ночному покою.

Шестое чувство — так она это объяснила. Но одной интуиции здесь недостаточно, это Гренс готов повторить еще и еще раз. Именно это и не давало ему уснуть. Молодые полицейские так себя не ведут, даже те, которые стреляют лучше других и могут продемонстрировать исключительное самообладание.

Что-то было не так с этой Амелией Шмидт.

На часах было почти два ночи, но это не имело никакого значения. Гренс отыскал мобильник и выбрал номер, по которому в последний раз звонил в самом начале расследования. Неофициальный агент из налогового ведомства, в свою очередь, не раз прибегавший к услугам Гренса. Судя по голосу, звонок вырвал его из глубокого сна.

— Да… алло!

— Это я, и мне нужна твоя помощь.

— Не сейчас.

— Именно сейчас.

— Я даю отбой.

— Если ты это сделаешь, можешь мне больше не звонить. Ты знаешь, что в следующий раз тебе может потребоваться моя помощь.

И мужчина, которого Гренс никогда не называл по имени, — таково было их негласное соглашение, — согласился выслушать комиссара. Только попросил немного подождать, после чего в трубке стало слышно, как он поднялся с кровати и тяжело прошелся по комнате.

— Так в чем дело?

Мужчина выдвинул стул и, судя по звукам, включил компьютер.

— Нужно, чтобы ты проверил одно имя.

— Да?

— Амелия Шмидт. «Ш» через «SCH», на конце «DT».

Пальцы забегали по клавиатуре, которая застучала, как старая печатная машинка. Спустя несколько секунд голос вернулся в трубку:

— Всего одно совпадение — на всю страну. Стокгольм. Двадцатать два года.

— Это она.

— И чего ты хочешь?

— Сам толком не знаю. Проверь ее, ты знаешь, что может меня заинтересовать.

— Дай мне несколько минут.

Гренс вернулся к теплому ветру над крышами и столице, отдыхающей после дневных трудов. Бывали ночи, когда ему больше всего на свете хотелось сигануть вниз. Просто перекинуть ногу через перила и грохнуться об асфальт. Когда его покинула Анни, например. Вообще, когда случалось то, чего он больше всего боялся. Тогда Гренс еще не осознал, что то, чего человек больше всего боится, никогда не повторяется. И это единственное дает возможность смириться с действительностью, какой бы она ни была, подняться и идти дальше. Вернуться к прежней жизни, даже если она никогда больше не станет прежней. Иногда небольшие изменения — самый верный способ выжить.