Лиза Борейш - Блудный сын Франции. Роман

– Что ты там пишешь?

– Свои впечатления, мадам.

– Мне любопытно.

– Это личное.

– Очень любопытно.

– Я пишу о том, до чего же паршиво быть игрушкой богатого человека. Я пишу, потому что говорить вслух об этом как-то неудобно. Того и глядишь, лишишься садовой работы. У меня ужасный характер, мадам. Люди просто об этом не догадываются. Я стараюсь держать себя в руках. Но случается, я не выдерживаю, и начинается форменный кошмар. Я сам жалею о том, каких дров наломал, это обходится мне дорого с самого детства. Но я не могу сдержаться. Просто не могу.

– И что же ты делаешь такого ужасного?

– Ничего не делаю. Я говорю, что думаю, и от этого другим становится плохо.

– Обычно девушки изображают из себя оскорблённую невинность.

– Чтобы скрутить богатого человека в бараний рог и выйти за него замуж. Я читал про такое, мадам. А для пущего эффекта они заводят ребёнка, не откладывая. Потом им становится скучно, и они изменяют надоевшему мужу с первым попавшимся садовником. Обкурившись. От пустоты жизни.

– Ты уволен.

– Пойду скажу месье Годару.

Мадлен смотрит на меня, и вся её золотистость сходит одним разом на нет. Её аж перекашивает. На губах она произносит: «Можешь остаться, только молчи». Я молчу. Она уходит. Стыд остаётся.

Если у вас нет и не было сумасшедшего родственника, вы не представляете себе, о чём тут идёт речь. Это страшно. Это не так смешно, как может показаться, но гораздо тяжелее. Если такой живёт рядом с вами, не имеет значения, в каком объёме комнат, – бойтесь! – он заполнит их все, словно сахарная вата. Вы в ней погрязнете. Безумие – липкая вещь, которая со временем чернеет, пусть в начале пути было цветным, пёстрым, как в цирке. Посмотрите «Дорогу» Феллини. Цирк с участием чокнутого кончается трагедией. Хью Годара (про себя я стал звать его папашей, ему подходило) не так-то просто было вышибить из седла. Известно, что он был абсолютно беспринципен. Но нашлась такая бешеная лошадь, которая скинула его на землю. Вот это было кабаре! Прожив с Арманом Видалем всего месяц бок о бок, папаша Годар прикончил всю свою бутылку для тяжёлых случаев и начал думать: «Я ведь так сопьюсь, если он будет сидеть у меня на хвосте». Арман сорвал два приёма для так называемых высоких гостей. Ему бы по врачам ходить, но светские жуки прельщали Видаля куда больше. Он шокировал гостей Хью своей неуместностью. Он приставал с расспросами и ответами, выглядел незлобивой экзотической высокомерной пиявкой. Он думал, что может ставить себя на равной ноге с любым человеком, как сказал поэт. Но не здесь же! Ну как это можно не понять? Случись хоть что-нибудь, любая чушь, Видаль названивал своему кузену на работу. А тот был занят так, как многим и не снилось! Шарлотта не обращала на старого, по её мнению, придурка никакого внимания. Мадлен Видаль считал поверхностной и недальновидной женщиной, и менять что-то, по его мнению, было уже слишком поздно. Слишком далеко зашёл процесс размягчения мозга Мадлен под влиянием ананасовых коктейлей. Видаль придерживался убеждения: «Я с дурами не купаюсь». Он выходил за пределы поместья, но там, видимо, не находилось никого, кто бы сошёл ему в собеседники. И Арман доставал своего братца. Немилосердно. У Хью стала болеть голова от заумных историй про древних писателей и молодых наглецов, которые переходят границы. Знания Армана казались бесполезными, а нытьё – иссушающе-утомительным. Нужно было спихнуть его кому-нибудь. Нужен был козёл отпущения, который возьмёт всего Армана Видаля на себя. Объектом отпущения оказался я. Хорошо ещё, для меня в этом была польза. Да ещё какая!

В конце весны ко мне подошёл папаша Годар с выражением лица, которое оставляло желать лучшего. Очевидно было, что у меня неприятности. Но, как выяснилось, неприятности были у него. Месье Годар сказал: «Если ты думаешь, что я ничего не знаю, ты очень ошибаешься. Я знаю всё, что творится в городе, не хуже любой сплетницы. Я всё понимаю, всё. Сейчас ты скажешь мне, что этого больше не повторится или ещё что-то такое, но поздно. Ты на работе занимаешься тем, что тебе нравится. Я знаю чем. Это всем известно. Ты пишешь». Ах, вот он про что! «И это неприемлемо. Моя жена знает, что ты сидишь и пишешь какие-то истории или что-то такое. В рабочее время! Даром тебе это не пройдёт. Я нашёл тебе новое применение, и поверь мне, если бы не крайние меры, я бы до такого не дошёл. У меня нет выбора. Ты меняешь профессию». Я не знал, как будет отреагировать на это правильно. Было не вполне ясно, в чём подвох. «Ты будешь работать учеником моего кузена. Работать. Он тратит мои деньги и моё время. Первое – ещё ладно, но второе – нет. Ты сидишь в библиотеке часами, и я понятия не имею, почему ты не пошёл учиться. Мне это всё равно. Месье Видаль читал лекции, пока не сошёл с круга. По литературе и её истории. У него в голове куча знаний, но нам они не нужны. Как можно скорее ты пойдёшь к нему и попросишь его научить тебя быть писателем (он сумасшедший и поверит в такую чушь, будто это возможно!). Делай, что хочешь, лишь бы он мне на глаза не попадался. Чтобы он уставал. Чёртов умник хуже всего городского совета. Его ничем не прошибёшь. Мои речи против него бессильны. Так и от тебя будет гораздо больше толку. Избавь меня от Видаля». Я сказал Хью, причём без вранья, что это очень щедро с его стороны – подарить мне учителя литературы. Папаша Годар пояснил: «Будешь делать всё, что он попросит. Любую ересь. В магазин бегать ночью. И так далее. Вечером узнаешь. Запиши в свою тетрадь, чтобы не забыть. Это не профессора Видаля тебе подарили, а наоборот».