Михаил Огарев - Страсти в неоримской Ойкумене – 1. Историческая фантазия

Однако одеваться придется на греческий манер, ибо от моды никуда не денешься. Пристойный моему зрелому возрасту пеплос в такую жару не наденешь, поэтому легкомысленно ограничимся легким хитоном. Естественно, дорийским, позволяющим полностью обнажить руки. Поясок мне, как незамужней женщине, вполне позволительно разместить не под грудью, а у талии; закрепляющая пряжка на правом плечике будет в виде голубой розы, под стать общей кайме. Потом на ножки – плетеные сандалии, вокруг запястьев – миниатюрные астрономические часики и магнитный браслетик, под мышку – солнцезащитный зонтик, в ушки – скромные сережки с бирюсинками… Вот я и готова к выходу!

На улице было еще достаточно свежо для поддержания в норме моего хорошего настроения, поэтому я шла не спеша, наслаждаясь прохладными прикосновениями утреннего ветерка к моим открытым рукам. Грабциева дорога в это время суток обычно пустовала, и мне совершенно не возбранялось гордо вышагивать по самой её середине, не опасаясь тяжело груженых повозок с прицепами и быстроходных колесниц. А вот вечером нужно быть более осмотрительной.

Дойдя до спуска в знакомый овражек, я достала из сумки лакомство в виде очень даже аппетитной куриной ножки (самой еще можно было погрызть…) Как всегда, мне не удалось заметить, откуда выскочил Кербос – только что его не было и в помине, и вот он уже несется впереди, хрустя выхваченной из моих пальцев косточкой. Несмотря на наше давнее знакомство и регулярные угощения, эта здоровенная, мрачная псина так и не стала относиться ко мне дружелюбнее, чем ко всем остальным-прочим. Но и посторонних близко не подпускает, а это главное. Ложбина, которую предстоит нам сейчас миновать, не слишком приятное место. Особенно в темное время суток.

Спрыгнув с валуна и осторожно обогнув заросли высокой крапивы, я вступила в неширокий проход, по обе стороны которого бесконечной угрюмой вереницей тянулись одинаковые гаражи кооператива «Ромул и Рем». Большие квадратные коробки, сложенные из неровного, грубого камня. В них зимой размещались прогулочные колесницы, а летом – расписные возки небогатых горожан. Нехватка свободного городского пространства вынуждала строить на окраинах, почему-то тоже в тесноте и скученности. Увешанные громоздкими замками, заросшие мхом и отвратительно пахнувшей плесенью, эти неуклюжие строения казались давным-давно покинутыми. Во всяком случае, за восемь лет постоянного хождения мимо них мне ни разу не довелось увидеть никого из хозяев. А вот разных отщепенцев, подозрительных бродяг и тому подобных неприятных личностей сколько угодно.

Поворот следовал за поворотом, но ничего не менялось. Разве что мусора становилось больше, и Кербос то и дело проявлял к нему повышенный зверский интерес, явно чуя нечто съедобное или пикантное. Впрочем, так он отвлекается только по утрам, а вечерами бежит рядом со мною, напряженный и внимательный. Наверное, тоже понимает, что опасность чаще всего приходит из мрака.

Наконец, недалеко от выхода из этого лабиринта мы миновали самый неприятный участок пути, где росшие за гаражами дикие яблони подступали к ним так близко, что их перепутанные ветви образовывали над погнутыми крышами настоящие лиственные шатры. Там постоянно ночевали нечесаные, немытые, неухоженные и донельзя ленивые представители той самой опустившейся бездомной черни, которая органически ненавидела всё на свете и столь же упорно всему завидовала, что вполне согласовывалось с диалектикой Аристотеля. После краха политики повсеместного насаждения коллективных сельских хозяйств, столь угодных сердцу предыдущего Императора (говорят, из-за чар халдейских мудрецов, кои в изобилии подвизались при его дворе), вся эта внушительная масса озлобленных неудачников хлынула в города, где продолжала активно бездельничать и не менее активно сетовать на свою злую судьбу. А также попрошайничать у храмов, перед рынками и на площадях, шокируя воспитанное патрицианство и всадничество. А еще разбойничать.

Я осторожно покосилась вверх – и сразу же наткнулась на мутный, неподвижный взгляд, устремленный на меня с одной из крыш. Его владельцу было настолько тоскливо после очередного алкогольного излишества, что он даже не стал тратить время на традиционные жалобы и нытье, а сразу с надрывом произнес:

– Не пожертвует ли добрая госпожа малую толику из своих больших средств на скудное пропитание несчастному инвалиду Карфагенских и Пунических войн?