Игорь Крутов - Мясник

Весьма неприятная и напряженная тишина.

— Вы что, девочки? — попытался улыбнуться Хлынов. — Какие проблемы?

— Никаких, — отрезала одна из них, а вторая добавила:

— А правда, что на Лубянке до сих пор в подвалах мучают?

— Господи, какая Лубянка? Какие подвалы? Кто вам сказал такую бредятину?!

— Мучают или нет? — упорствовала девчонка.

— Да что вы!..

— Отвечайте.

И тогда Олег разозлился. Сказал с вызовом:

— Да! Пачками!

— Ой, правда?

— Да. Да. Да. Да. Я и есть главный мучитель. Ры-ы-ы-ы-ы! — Он вытаращил глаза и скорчил страшную гримасу. — Похоже?

— Похоже, — серьезно сказала одна.

— Вы шутите? — пискнула другая.

— Конечно же, шучу! Шу-чу! — закричал Хлынов. — Давайте кончим эту глупую тему. — Он был уже не рад, что проговорился про свою работу, вернее, про место работы. — Я пошутил. Хотел произвести впечатление. Дурак. Каюсь. Прошу простить.

Хлынов демонстративно приложил руку к сердцу и склонил голову.

Одна из девчонок резко поднялась и пошла к выходу. Олег и его приятель проводили ее удивленным взглядом.

— Что с ней?

— Вы извините, у нее… — оставшаяся девчонка запнулась, но все же докончила. — У нее там отца замучили… Простите.

Веселье расстроилось окончательно. Хлынов, правда, сделал еще одну попытку восстановить компанию, но этим только все испортил.

— Он был еврей? — тихо спросил он.

— Что? — не поняла девчонка.

— Ее отец был евреем? — уточнил Хлы-нов.

— Да что вы себе позволяете! — Девчонка вскочила, схватила сумочку и тоже устремилась за подругой.

Приятель выразительно покрутил пальцем у виска.

— А что я такого сказал? — обиженно спросил Хлынов. — Ну еврей, ну мучитель… Ничего особенного. Обычные русские слова. Бред какой-то, честное слово!

— Ты их обидел. Насмерть, — объяснил приятель.

— Но чем?!

— Не ори.

— Я не ору, — успокоился Хлынов. — Но ты-то, товарищ старший лейтенант «конторы глубокого бурения» (так порой Хлынов называл КГБ, в шутку естественно), ты-то мне можешь объяснить?

— Объяснять не буду, а сказать скажу.

— Валяй!

— Валяю, — флегматично отозвался приятель и сказал негромко: — У меня у самого бабка «червонец» намотала в лихие годы, ты понимаешь, о чем я?.. — Он сделал паузу, продолжив: — И через подвалы прошла. Те самые, что на Лубянке. Бить ее, конечно, не били. Но харили за милую душу. Так сказать, повзводно…

Хлынов нахмурился. Он этого не знал.

— Это первое, — спокойно продолжил приятель. — А второе, брат, то, что нельзя человеку в лицо вот просто взять и сказать с пренебрежением, что он еврей. Нехорошо!

— Она еврейка?

— А ты что, не видишь?

— Погоди, погоди… Ну, скажи мне, что я русский, и я не обижусь. Чепуху ты несешь!

— Нет, — вдруг жестко сказал приятель.

— Объяснись, — потребовал Хлынов.

— Потому что я тоже еврей…

Приятель добил коктейль «тройку» и молча, не попрощавшись, ушел. Вот и посидели, называется!..

Этот давнишний случай врезался в память Хлынову, и как он ни старался про него забыть, коварное время (вот ведь дурацкое свойство памяти!) частенько об этом напоминало. Особенно в последние годы. Когда все сорвалось с цепи, понеслось, сломя голову, — прочь все приличия и запретные темы. Господи, да какие теперь запретные темы!

Про евреев хотите порассуждать — пожалуйста!..

О холодных застенках Лубянки — сколько угодно!..

Лесбиянки, «голубые», коррупция, наркомафия, детская преступность, голод, нищета, Афган, заговор в Кремле, пьянка в Беловежской пуще…

Говорите о чем угодно!

Говорите. Говорите. Говорите. Говорите.

Только не молчите. Тот, кто молчит, вызывает подозрение. Он вызывает страх. И самый большой страх вызывает, конечно же, народ. Которого много. Очень много. Миллионы. И который молчит. О, как он страшно молчит…

Обо всем этом Хлынов часто размышлял, скучая на оперативках. Если говорить честно и прямо, как того все требовали, но никто, естественно, в управлении не делал (не дураки же!), то оперативки Хлынову нужны были не больше, чем коту второй хвост, а рыбе — ухо. Отдел, одним из подразделений которого руководил Хлынов, занимался тихой рутинной работой. Бумажной. Тоскливой до зевоты. Скучной и ненужной. Что-то вроде канцелярии при заводском отделе кадров. Человек прибыл, человек убыл. Фотография, личный номер, спецкод, подпись… И так до бесконечности.

Был, правда, несколько лет назад шанс вырваться отсюда. Нет, инициативы Хлынов не проявлял — его самого вызвали. Нaверх. К генералу Харитону.