Игорь Крутов - Мясник

«Я вообще замечаю: если у человека по утрам бывает скверно, а вечером он полон замыслов и грез, и усилий — он очень дурной, этот человек…

Вот уж если наоборот: если по утрам человек бодрится и весь в надеждах, а к вечеру его одолевает изнеможение — это уже точно человек дрянь, деляга и посредственность. Гадок мне этот человек. Не знаю, как вам, а мне гадок.

Конечно, бывают и такие, кому одинаково любо и утром, и вечером, и восходу они рады, и заходу они рады — так это просто мерзавцы, о них и говорить-то противно.

Ну уж а если кому одинаково скверно и утром, и вечером — тут уж я не знаю, что и сказать, это уж конченый подонок…»

В. Ерофеев

За человеком следили. Тщательно и профессионально.

«Наружка»— группа наружного наблюдения за объектом — работала четко и слаженно, и если бы простой обыватель вдруг и обратил на них внимание, то, в лучшем случае, счел бы все увиденное обычным совпадением.

Следившая за человеком «наружка» состояла из двух пар — ведущей и страхующей.

Первый из ведущей пары — молодой человек лет двадцати трех, не больше, серый и безликий среди такой же серой и безликой толпы — отставал от «объекта» (делая это, естественно, вполне сознательно!) ровно на пятнадцать положенных по инструкции шагов. Молодой человек жевал спичку, шел легкой птичьей походкой, сунув руки глубоко в карманы тонкой не по сезону куртки. Он изредка демонстративно зевал, делая вид, что он обычный праздный гуляка, и, надо заметить, это получалось у него вполне естественно и довольно точно.

Его напарник вел себя несколько иначе, скажем так, не столь легкомысленно. Возможно, в этом был виноват его внешний вид — рубец на щеке, прижатые к черепу уши, черная застегнутая на глухую «молнию» кожаная куртка и крепкие пальцы, схватившие стальными клещами руль видавшего виды «жигуленка». Он ехал на машине, не скрываясь, всем своим видом показывая, что следит, и это — вот ведь парадокс! — было для него лучшей маскировкой (что, кстати, тоже предусмотрено в многочисленных инструкциях).

Надо заметить, что ведущая пара двигалась за «объектом» тоже весьма своеобразно.

Автомобиль почти в точности копировал ритм движения человека: если тот вдруг начинал спешить, идя на обгон пешехода, то и «жигуленок» давал газу, а когда «объект» неожиданно останавливался, то и наблюдатель нажимал на тормоза, терпеливо дожидаясь, пока человек вновь не продолжит идти…

Молодой человек, напротив, всем своим видом показывал, что ему лично на «объект» глубоко наплевать — ну идет себе какой-то человек, да и черт с ним! — у него, у молодого человека, своих дел навалом: вот, кстати, девушка прошла весьма аппетитная, и ноги у нее ничего, и вымя еще не отвисло, словом, класс девчонка, самый смак, и если бы не припудренные прыщи на лбу, то он уж, естественно, лихо подлетел бы к ней и взял телефончик, а там, глядишь, и чем черт не шутит!..

Но вот ведь что интересно, при всей своей развязности и этакой хлестаковской лихости молодой человек ни на секунду не выпускал «объект» из поля зрения, хотя и шел за ним как бы в противофазе: если тот останавливался, наблюдающий нагло пер на него, пяля свои наивные глаза, словно говорил — да вот он же я, смотри, дурак, смотри! А когда «объект» возобновлял движение, молодой человек замирал или шел куда-то в сторону, якобы заинтересовавшись безделушками на лотках.

Если ведущая пара наружного наблюдения работала, как два коверных, как Бим и Бом, дополняя друг друга, но строго держась на разных позициях имиджа, то оставшаяся часть «наружки», страхующая, вела себя просто и понятно, как обычная рабочая лошадка, без выкрутасов, без всего того, что так любят показывать в дешевых американских — как, впрочем, и во всех других! — боевиках.

Страхующая пара находилась в иномарке — двое в одинаковых светлых плащах, одинаково подстриженные и, что уже было явным перебором, с одинаковыми проборами. Они двигали в такт челюстями — «Стиморол», естественно, неповторимый и устойчивый, — держали в поле зрения и «объект», и молодого человека, и его напарника в «жигуленке», смотрели внимательно, фиксируя каждую, на их взгляд, подозрительную мелочь, и негромко переговаривались:

— Стажер (т. е. молодой человек) светится. Сволочь…

— Нормально!..

— Я же вижу…

— Я тоже.

Пауза.

— И Родионов (т. е. сидевший в «жигуленке») светится, — невозмутимо сказал тот, что находился на месте пассажира; сказал, выдержал паузу и добавил со значением: — Сволочь…