Джалил Мамедгулузаде - Мясник

Джалил Мамедгулузаде

Мясник

Как-то раз до меня дошел слух, что мой сосед Мешади-Мамедали собирается выдать дочь за мясника Шамиля.

Потом я узнал, что он раздумал.

Последнее время поговаривали о том, что Мешади-Мамедали опять согласился на брак дочери с мясником Шамилем.

Наконец вторично прошел слух, что Мешади-Мамедали обиделся на мясника Шамиля и отказал ему в руке дочери.

Несколько дней тому назад ко мне зашел мясник Шамиль. Оказывается, у нас с ним существует даже какое-то дальнее родство (по словам самого Шамиля). Он рассказал, что дочь Мешади-Мамедали очень ему приглянулась, но почему-то отец опять не хочет выдать ее за него. Шамиль просил меня вы-ступить в этом деле посредником, авось мне удастся уговорить и смягчить Мешади-Мамедали.

- Мешади-Мамедали мне не откажет, - сказал я, - и если девушка сама не против, то я надеюсь, что сумею уладить это дело.

Выяснилось и то, что трижды Мешади-Мамедали согла-шался выдать свою дочь замуж за Шамиля и трижды, рассер-дившись на него за что-то, брал свое согласие назад.

И вот однажды я послал передать Мешади-Мамедали, что в четверг вечером зайду к нему покушать с ним бозбаш. Я надеялся уговорами и увещеваниями смягчить Мешади-Маме-дали и, если у него не окажется резких возражений, раз и на-всегда связать его с мясником Шамилем крепкими узами родства.

Пошел. Настроение было приподнятое, потому что я рассчи-тывал как-нибудь уладить дело бедного Шамиля, а с другой стороны - знал, что жена Мешади-Мамедали родом из Ирана и, должно быть, мастерица варить бозбаш.

В передней комнате была уже разостлана на полу скатерть, на которой была расставлена посуда, тут же были приготовле-ны лук, редька и тонкие покупные лаваши.

Сели.

Я решил, не откладывая, начать свою краткую проповедь о замужестве дочери хозяина и исполнить обещание, данное мяс-нику Шамилю.

- Друг мой, братец Мешади! - начал я. - Ты знаешь, конечно, что я твой доброжелатель и никогда не решусь ука-зать тебе такой путь, который, сохрани тебя аллах, может при-вести к раскаянию... Не обижай ты этого раба божьего, Шамиля. Сам знаешь, что он человек хороший и породниться с ним ни с какой стороны не должно быть для тебя зазорным. Если нет каких-либо серьезных препятствий, отдай дочь за него и покончи с этим делом.

- Братец Молла! - ответил Мешади-Мамедали очень мягко. - Клянусь Кораном, который ты читаешь, что никаких возражений не имею. Я отдал бы ему дочь - и кончено. Толь-ко ты усовести этого бесстыдника и скажи ему, что раз он хо-чет стать моим зятем, пусть будет хоть немного повнимательнее ко мне, пусть будет хоть сколько-нибудь предупредителен со мной, пусть хоть малость отличает своего тестя от прочих покупателей. Вот послушай! Перед курбан-байрамом я про-сил его прислать мне жирного барана на убой. Я и деньги ему передал шесть с полтиной. Не задаром просил. Ну что же, каналья, почитай меня даже за совсем постороннего чело-века. Клянусь единым аллахом, он прислал мне такого тощего барана, что, кроме шкуры и костей, в нем ровным счетом ни-чего не было. Я же в конце концов не камень! Не так ли? Ну и разгневался. Послал ему передать, что наше родство не мо-жет состояться... Но все это в прошлом. Ты будь покоен, бра-тец Молла. Я тут разговариваю, а ты, наверное, есть хочешь. Ты об этом не беспокойся, раз ты мне советуешь, я не стану возражать, отдам девушку за него, и все тут. Да сохранит те-бя аллах другом и соседом мне во веки веков. Пойду-ка посмот-рю, как с обедом.

Мешади вышел и вскоре принес большую миску с бозбашем, от которого шел густой пар. Накрошил хлеба в бульон, поме-шал. Когда все было готово, Мешади предложил мне приступить.

Сказав "бисмиллах", я протянул руку и, проглотив первый кусок, сразу почувствовал, что бозбаш неплох. Не то чтобы очень вкусен и не так, чтобы совсем невкусен, бозбаш как бозбаш.

Это на мой вкус.

Что же касается моего соседа, то у него вкус оказался со-вершенно иной. Отправив в рот второй кусок, Мешади пробор-мотал негромко, как бы про себя:

- Не очень жирно!

Спустя минуту он сказал уже громче:

- Каналья, опять отпустил нежирное мясо!..

И, съев еще один кусок, вовсе отказался от бозбаша и, повернувшись к окну, громко крикнул жене:

- Эй, Тукезбан, Тукезбан! Сейчас же пошли мальчика сказать этому наглецу, что я окончательно решил не отдавать свою дочь за него.

Я был поражен. Даже о голоде забыл. Хотел было начать наставления и даже похвалить бозбаш, но на лице моего со-седа было написано такое возмущение, что я сразу понял бесполезность всяких наставлений. И все же я счел своим дол-гом вмешаться в дело, думая, что, быть может, еще не все потеряно.