Марина Бойкова-Гальяни - Взорванный город. Роман

– Не знаю.

– Я – урод. Робот. Смеюсь, конечно.

Гостья подошла к бару и налила виски в хрустальный стакан до половины.

– Содовая там же, в баре.

– Да, знаю я, Женя, Женечка, подружка милая.

Выпила залпом, и, крякнув по-мужски, отрезала дольку лимона.

– Хочешь, сделаю бутерброд с икрой?

– А! Не стоит.

Подруга ласково посмотрела на Женю, снова берясь за бутылку.

– Погоди, а то опьянеешь. – Женя взялась за приготовление бутерброда. – Признаться, я дико ревновала Герхарда. Думала ищешь дружбы, дабы узнать, что нашел в простушке красивый и талантливый мужчина.

– Было. – Она лихо тряхнула головой, – на минутку потеряла голову от обаяния этого парня, когда увидела Герхарда в коротких шортах и белой майке. Красавец! Увы, минутка прошла, и чувства улетучились, как утренняя дымка под действием солнца. А тут ты, зеленоглазая кошечка, ласковая, нежная. Ну, как устоишь? А, милашка?

Наташа запрокинула голову и рассмеялась. Евгения подвинула к ней тарелку с бутербродом. Гостья опять выпила виски, передернулась и, судорожно схватив бутерброд, откусила:

– Ну и гадость. Срочно перехожу на коньяк.

– У нас есть коньяк.

Натали не ответила и, подойдя к окну, с интересом стала смотреть вниз:

– Хорош, чёрт возьми!

– Садовник? Стар и безобразен, как смертный грех. К тому же, нем, как рыба.

– Нем? Я бы не сказала. С кем он так оживленно беседует?

– Да?

Женя в недоумении подбежала к окну: красивый загорелый брюнет, одетый в белоснежные брюки и рубашку с коротким рукавом и открытым воротом, показывал садовнику на розовый куст. Последний размахивал руками. что-то горячо доказывая.

– Ну и ну!

– Кто это?

– Понятия не имею. Идём!

Схватив Натали за руку, девушка, смеясь, потянула подругу вниз по лестнице.

– Куда, чумовая?

Хохоча, выбежали в сад. Вблизи незнакомец оказался ещё привлекательней. Сердце Жени забилось, будто увидела произведение искусства или вещь, которую хотела бы обязательно иметь у себя, руки дрожали. Посмотрела на подругу. Та была сражена. Мужчина кивнул:

– Эдуард. Можно – Эдд. Нельзя – Эдик. Мой отец сорок лет выращивал розы. Теперь я. Вот, доказываю садовнику, что так не поступают с цветами.

– Понятно, – сделала шаг назад Женя, невыносимо скучая.

– Интересно, – прожурчала Натали.

Женя удивленно подняла бровь, обласканная негой, звучащей в голосе подруги. Эдуард взял Натали за руку, и, подведя к цветнику, начал читать лекцию по разведению роз. Садовник раскрыл рот и заслушался. Юная хозяйка, горестно вздыхая, вернулась в дом. Похоже, сегодня она потеряла и подругу. Жаль раньше внимание Натали вызывало досаду. Теперь, впервые очнувшись от одиночества в отсутствие Герхарда, девушка снова оказалась в вакууме. Взяла бутылку, из которой наливала подруга и прильнула щекой к стеклянному боку.

– Ах, Натали! Милая, Натали. Будь счастлива, но все-таки возвращайся когда-нибудь.

Теперь чудилось, не случайно Герхард выбрал ей в подруги именно Натали. Он любил Наташу. Открыв виски, вдохнула запах. Нет, виски, ну их. И правда, коньяк лучше.

Спустя час Евгения рыдала, обнимая бутылку. Зазвонил телефон.

– Похоже, я втюрилась, красотка, – сообщила Натали.

– Угу, – шмыгнула носом Женя.

– Дженни, плачешь?

– Я пьяна в стельку. Да, плачу. Буду рыдать, пока не умру. Все меня бросили.

– Ты просто сошла с ума. Ложись спать, утром навещу.

– Правда?

– Обещаю.

Обессиленная, Дженни доковыляла до кровати, и в одежде завалилась поверх покрывала. Последней мыслью было: «Видел бы Герхард свою душечку».

Накануне приема, вечером в четверг, когда Дженни окончательно извелась, Герхард позвонил и радостным голосом сообщил, что задерживается и будет лишь к началу вечеринки.

– Понимаю, домой не торопишься, – голос Дженни уныл и бесцветен.

– Звучит упреком.

– Я отменю раут.

– Ни в коем случае. Дорогая, я заслужил отдых в своем доме. Если тебе не подходит мой образ жизни…

– Не продолжай.

Повесила трубку. Последняя фраза Герхарда казалась угрозой, впившейся в мозг, которая росла подобно раковой опухоли. Окончание сложилось само собой: никто не держит. «Если тебе не подходит мой образ жизни, никто не держит». Вот оно. То, о чем говорила с Натали. Герхард уходит. Раньше это был их дом, уютное гнездышко, теперь Герхард отрывал Дженни от того, что было ценным.

Лежа в кровати без сна, вспоминала, как были счастливы вместе, и пыталась представить жизнь брошенной женщины. Образ куклы, сломанной, надоевшей и выброшенной на помойку рисовался ясно и жестоко.