Марина Бойкова-Гальяни: Паутинки

Жестоко дождь стегает по окну,
Я за стеклом, я нынче недотрога:
Ушла печаль и унесла тревогу,
Оставив равнодушия броню.

И жалость не сжимает больше грудь:
Я одинока и сильна на диво;
При встречах не шарахаюсь пугливо,
От слез твоих, ища, куда б свернуть.

И льются замороченной водой,
Дожди и слезы – в реки и озера,
Гуляет рыба, веря рыбнадзору,
Но я не верю, я сыта тобой.

Горькая ягода – скудная пища
Для остающихся на зиму птиц.
Мне ли пернатых жалеть? Духом нища
Я не паду пред отвергнувшим ниц.

И не заплачу – ступай восвояси!
Ты ли не знаешь, как нрав мой суров?
Чувств не находишь в моей ипостаси,
Жаль для тебя мне и горсточки слов.

Для полюбившего разумом, власти
Тело не может иметь никакой.
Было, прошло. Обесценились страсти,
Нынче милей мне душевный покой.

Воздух туманом съеден,
Листьев осенних крошево,
Воздух озоном беден:
В нем ничего хорошего.

Грусть изломала тело,
Прячусь в сгорающих кленах.
Это бы тело – в дело!
Дрожать в эрогенных зонах.

Танец не мною прошен.
Бьюсь от макушки до пятки.
Кем-то мой жребий брошен:
Играть бы в любовь, не в прятки.

Изба, с позеленелой крышей,
Да, покосившийся забор,
И на одной петле колышет
Калитку ветер, словно вор.

Давно заброшена, но стены,
Хранят тепло минувших лет,
А провода, как будто вены,
Ждут тока, а его все нет.

Порою бомж от непогоды,
В ее стенах найдет приют,
Но нет хозяина, и годы,
Уже берут, а не дают.

Давно хозяин на погосте,
А дети в город подались.
Изба вздыхает: – Хоть бы в гости…
Но в городе другая жизнь.

Такую скорбь, и этот холод,
Представить может лишь поэт,
Увы, и он не очень молод,
Ему сродни такой сюжет.

Кипело небо. Пламенем дрожа,
Ныряло солнце в пене облаков;
Был теплый день, и лезвием ножа
Катился по березе терпкий сок.

Любовная слеза – не просто сок —
Разбужена береза, прерван сон.
И капает слеза на белый шелк,
И льется из груди счастливый вздох.

Куст сирени грустит под окном:
Опустел, прежде радостный, дом.
Только крики рассерженных баб,
Что друг другу расправой грозят.

Мать на дочку, а дочка на мать —
Разве можно сирени понять?
Нет хозяина, в доме беда,
Что ж не едет хозяин сюда?

Где-то в городе, муж обормот,
Потерявший жену, водку пьет,
Не бездействуют люди, любя:
Потерял муж хозяйки, себя.

Замысловатые сюжеты
Мне предлагает нынче осень;
Я нарушаю все запреты,
Лишь только слышу: Ровно в восемь.

Как сладок плен твоих объятий!
Я без тебя лишь оболочка,
Преступник, жаждущий распятий…
И вновь клянусь поставить точку.

В своей зависимости вязкой
Страшней отпетой наркоманки;
Бегу к тебе, лишь звякнешь связкой
Ключей, как лакомой приманкой.

Да, вот такие вот фортели.
Моя крутнула нынче осень.
Сегодня ждёшь, в каком отеле
Меня, конечно, ровно в восемь?

Обречена. Обручена я с той,
Что по ночам мой нежный дух тревожит,
И точит безмятежный мой покой,
Сон гонит, ум терзает, сердце гложет.

Невидимой пройдет в веселый дом,
Вдруг одиночеством смутив до боли.
О, как мне этот белый лист знаком,
И скрип пера, ее послушный воле!

Любимая, родная, посиди,
Не уходи, побудь еще немного,
Попей чайку, в окошко погляди.
Но вдаль уводит вечная дорога.