Шарлотта Линк - Ложь без спасения

– Откуда у вас мой номер телефона? – спросил он. – Я имею в виду, номер моего мобильника?

Лафонд ответила не сразу. «Я не скажу ему правду», – решила она.

– От мадам Раймонд, – ответила она наконец.

Он с презрением улыбнулся.

– Мадам Раймонд никогда не дала бы мой номер своей уборщице!

Слово « уборщица » он просто выплюнул – и почувствовал, что к нему вернулось немного уверенности. Ему нужно было лишь уяснить для себя, что Лафонд действительно была никем другим, кроме как домработницей – ничем не примечательной личностью, и уж ни в коей мере не интеллектуалом. К тому же он, безусловно, не назвал бы ее и симпатичной: на его вкус, у нее были слишком толстые бедра и довольно круглое лицо. Она была совершенно не его типом.

– Но она дала мне этот номер, – настаивала Моник.

Откуда он у нее на самом деле? Было два варианта: либо она время от времени рылась в ящиках Камиллы, обнаружила там номер и теперь не хотела в этом признаваться, потому что ей было неловко, – либо существовал некий источник информации, который она пыталась покрыть. Но кто, черт побери, мог это быть? У Камиллы не было хороших знакомых или друзей. А даже если б и были – какой смысл ей давать кому-то его телефон?

На протяжении второй половины дня он еще несколько раз спрашивал Моник о своем номере, но она по-прежнему придерживалась этой своей совершенно неправдоподобной версии, и он заметил, что постепенно начал злиться. Если б она еще искусно врала, это было бы другое дело, а так ее ответы стали просто оскорблением его интеллекта, и ее упорство делало его агрессивным. И это было хорошо. Он убивал людей, но ни в коем случае не был способен убить просто так, первого встречного. Его жертвы заслуживали этого, была даже острая необходимость уничтожить их, потому что именно из-за них мир становился все хуже, все холоднее и невыносимее.

Моник не относилась к этим бесполезным созданиям – во всяком случае, он ничего подобного о ней не знал. Но она вмешалась в его дела, а теперь пыталась сделать из него дурачка, и если она еще немного продолжит в том духе, он придет к заключению, что ее тоже следует наказать. Это намного облегчит его положение.

В какой-то момент – Моник все еще сидела, скорчившись, на диване, а он все еще стоял перед ней, большой и грозный – он сказал:

– Я буду тебя бить. Я буду долго тебя бить, пока ты не скажешь правду.

Лафонд нервно заморгала, а затем пугливым голосом спросила, можно ли ей сходить в туалет.

– Нет, – ответил он и удовлетворенно отметил, что она стала еще на несколько оттенков бледнее. Вот это было настоящей пыткой, причем такой, которая с каждой минутой, с каждым часом, становилась мучительней, и при этом ему ничего не нужно было делать. Может быть, до нее когда-нибудь дойдет, что ей лучшее сотрудничать с ним.

К счастью, в это время года рано темнело. В шесть часов он решил, что они могут рискнуть уйти. Было даже неплохо, что он до сих пор не показывал Моник нож, потому что теперь, когда он его достал, она испугалась почти до смерти и стала сильно дрожать. Он был уверен, что Лафонд не предпримет никаких попыток, чтобы перехитрить его.

– Мы сейчас покинем эту квартиру и пойдем к моей машине, – сказал он. – Я буду идти рядом с тобой, а нож приставлю к твоей спине. Если ты только вздумаешь проделать какую-нибудь ерунду, нож вонзится тебе глубоко в почки, и мне, наверное, не нужно тебе объяснять, что ты или умрешь, или станешь инвалидом. Это значит, ты должна быть очень послушной и не делать ничего, о чем я тебя не прошу. Понятно?

Он даже сам не осознал, когда перешел от « вы » к « ты » – он заметил это только сейчас, в сию минуту. Это был хороший знак. Чем менее вежлив он с ней будет, тем быстрее она станет для него просто объектом, и в какой-то момент это намного облегчит все дело.

– Пожалуйста, – попросила она, – можно мне еще сходить в туалет?

– Нет, – отрезал он и махнул рукой, чтобы она встала.

Ему невероятно повезло. Они не встретили в доме ни одного человека, да и на улице, по дороге, ведущей вниз, к порту, тоже никто не шатался. День был солнечным, но прохладным, а вечером стало по-настоящему холодно. Он шел, так близко прижавшись к своей пленнице, что каждый принял бы их за влюбленную парочку. Нож скрывался у него в рукаве, а его кончик был приставлен к спине Моник, и когда она один раз споткнулась, он тут же дал ей почувствовать жесткость стального острия. При свете портовых фонарей можно было разглядеть капельки пота у нее на лбу и на носу. Ей было очень плохо, но она это заслужила.