Давид Лагеркранц - Девушка, которая искала чужую тень

– О боже! Надеюсь, она не пострадала?

– Пострадала одна крутая преступница, но это отдельная история. Лисбет в данном случае свидетель.

– Она выкрутится.

– Будем надеяться. Слушай… можешь оказать мне одну услугу?

– Конечно, какую?

– Можешь попросить кого-нибудь из редакции – ту же Софи – сходить завтра утром в государственный архив и взять кое-какие досье… я скажу чьи. Только пусть не говорит, для кого.

Блумквист назвал три имени. Эрика записала персональные номера на мобильный.

– Старик Маннхеймер? – удивилась она. – Помнится, он давно уже в могиле.

– Вот уже шесть лет как, – подтвердил Микаэль.

– В детстве я видела его пару раз – мой отец был с ним знаком. Он тоже имеет какое-то отношение к Лисбет?

– Возможно. Точно сказать не могу. А какой он был?

– Маннхеймер? Трудно сказать. Тогда еще не был стариком, но имел репутацию… человека со странностями, скажем так. Тем не менее ничего плохого сказать о нем не могу. Помню, он интересовался моими музыкальными пристрастиями и забавно свистел. А зачем он тебе?

– Как-нибудь потом расскажу.

– Ну ладно, как хочешь…

Эрика что-то еще рассказывала о предстоящем номере и потоке рекламы, но Микаэль слушал ее плохо. Он дал отбой, оборвав ее буквально на полуслове, и продолжил движение вверх по Бельмансгатан. Миновал бар «Бишопс армс», по мощеному спуску сошел к воротам, поднялся к себе в мансарду и сразу сел за компьютер с парой бутылок «Урквел Пилзнера». Чем больше Микаэль думал о том выстреле в Эстхаммаре, тем более загадочными представлялись ему обстоятельства дела. Со старыми преступлениями так бывает всегда, он знал это по опыту.

Никаких оцифрованных архивов не существовало – прежде всего из соображений конфиденциальности. Согласно правилам государственного архива, документы предварительных расследований уничтожались по истечении пятилетнего срока. Поэтому Микаэль решил съездить в Уппсалу, в окружной суд, с тем чтобы посмотреть протоколы судебных заседаний. Далее, вероятно, было бы нелишним связаться с полицией или с каким-нибудь следователем на пенсии, который помнит это дело, – если таковые, конечно, остались. Микаэль набрал номер Элленор Юрт – женщины, которая была помолвлена с Карлом Сегером, – и сразу понял, что эту тему она давно для себя закрыла. Элленор как могла вежливо объяснила ему, что не желает говорить о Карле.

– Надеюсь на ваше понимание, – сказала она.

Тем не менее на встречу согласилась. Дело было не в том, что она вдруг переменила свою точку зрения, и даже не в журналистском шарме Блумквиста. Настроение Эллинор изменилось, как только Микаэль – на свой страх и риск – упомянул Лео Маннхеймера.

– Лео! – перебила его она. – О… как же давно это было… Как он?

Блумквист отвечал, что не знает.

– Вы были с ним знакомы? – в свою очередь поинтересовался он.

– Конечно! Карл души не чаял в этом мальчике.

Завершив разговор, Микаэль отправился убираться на кухню и все это время думал, не позвонить ли Малин, с тем чтобы вырвать у нее то, о чем она до сих пор умалчивала. Но вместо этого принял душ и переоделся. Без пяти шесть он отправился в направлении стадиона «Цинкенсдамм», в ресторан «Пане Винос», на встречу с сестрой.

19 июня

Мартину не о чем беспокоиться, она все сделает сама. Это был их третий или четвертый разговор за день, и Ракель проявила завидное терпение. Лишь положив трубку, прошептала: «Трус» – и занялась препаратами, которые подготовил для нее Беньямин.

В отделении доцент психоаналитики Ракель Грейтц была известна своей маниакальной тягой к чистоте. Казалось, при одном только ее приближении пыль с подоконников и полок исчезала как по мановению волшебной палочки. Возможно, с тех пор как Ракель диагностировали рак желудка, чистоплотность приобрела для нее особый смысл. Ей было семьдесят, ее здоровье оставляло желать много лучшего, но она не имела привычки сидеть сложа руки. Вот и сегодня день за делами пролетел незаметно. Сейчас часы показывали половину седьмого. Ракель припозднилась, действовать нужно было немедленно. Но все получилось как всегда. Мартин трусил, а она, вопреки его советам, еще до обеда позвонила в социальную службу и на телефонную станцию и, благодаря старым связям, окончательно уладила все проблемы. Возможно, принятых мер окажется недостаточно. Времени прошло много. У старого болвана, похоже, кто-то был, и, конечно, он не упустил возможности поделиться своими подозрениями с посетителем. Конечно, они рискуют, но другого выхода не предоставляется. Слишком много поставлено на карту.