Давид Лагеркранц: Девушка, которая искала чужую тень

Очевидно было одно: Стокгольм пострадал больше всего. Во Франкфурте и Париже положение казалось не столь катастрофичным, хотя паника просочилась и туда. До открытия американских фондовых рынков оставалось еще много часов, а терминалы уже регистрировали рекордное падение индексов Доу-Джонса и NASDAQ. Казалось, ничто не в силах остановить эту лавину. Даже увещевания директора Государственного банка, министров и видных экономистов «не раскачивать лодку» не возымели действия. Любое новое событие или информация толковались исключительно в негативном ключе. Толпа пришла в движение и неслась, сметая все на своем пути и уже не задаваясь вопросом, что же могло ее так напугать. Было принято решение о закрытии Стокгольмской биржи. Вероятно, поспешное, потому что сразу после этого курс снова пошел вверх. Тем не менее требовалось время одуматься и как следует проанализировать ситуацию, прежде чем торги будут восстановлены.

– К черту твои репортажи, к черту близнецов. Все потонуло в этом чертовом супе.

Микаэль оторвал глаза от монитора и посмотрел на стоявшую рядом Эрику.

– Приятно, что ты думаешь о моих журналистских потугах, когда весь мир слетел с катушек, – сказал он.

– Я думаю о «Миллениуме».

– Понимаю. Но с публикацией придется подождать. Мы не можем обойти все это стороной.

– Я соглашусь с тобой в том, что касается бумажной версии. Но мы должны выложить это в Сеть, понимаешь? Иначе есть риск, что кто-то перехватит у нас «близнецов».

– Хорошо, – вздохнул Микаэль. – Делай как знаешь.

– Хватит ли у тебя сил?

– Хватит.

Они кивнули друг другу. Блумквист решил прогуляться, прежде чем возьмется за новую историю. Он отправился вниз по Гётгатан в сторону Шлюза, не переставая думать о Хольгере Пальмгрене и его кулаке, поднятом над постелью в Лильехольмене.

Мало того что церемония проходила в церкви Святого Николая – народу собралось на удивление много. Как будто хоронили известного государственного деятеля или политика, а не адвоката на пенсии, который всю жизнь только тем и занимался, что выгораживал трудных подростков. Разумеется, здесь сыграла роль публикация в «Миллениуме» под названием «Скандал вокруг близнецов». А также тот факт, что покойный стал жертвой в высшей степени загадочного убийства.

До двух часов дня все шло своим чередом. Отступлением от правил были разве что надгробные речи, в которых почти не упоминалось о Спасителе. Особенно сильное впечатление на публику произвело выступление сводной сестры покойного Бритт-Мари Нурен. Присутствующая в зале рослая африканка – ее звали Лулу Марого – даже разрыдалась.

Все прочие – родственники, друзья, соседи, бывшие коллеги и клиенты усопшего – сидели на скамьях, понурив головы. В глазах многих блестели слезы. Были среди присутствующих и Микаэль Блумквист с сестрой Анникой Джаннини и коллегой Эрикой Бергер, и комиссар Ян Бублански с Фарах Шариф, и инспекторы криминальной полиции Соня Мудиг и Йеркер Хольмберг.

Были и совершенно посторонние люди, любопытные взгляды которых порядком раздражали пастора – высокую, худощавую женщину шестидесяти с лишним лет, с белыми как мел волосами и заостренными чертами лица.

Тем не менее она – спокойная и исполненная достоинства – в очередной раз выступила вперед и кивнула мужчине в черном льняном пиджаке во втором ряду слева. Мужчина – а это был Драган Арманский, владелец охранного бюро «Милтон секьюрити» – отрицательно покачал головой. Он передумал говорить – легко понять почему. Пасторша великодушно приняла его извинения и уже собиралась дать знак музыкантам, когда вдруг произошло нечто непредвиденное.

В одном из задних рядов поднялась мальчишеская фигура в классическом черном костюме. Публика не сразу узнала в ней Лисбет Саландер. Ее волосы топорщились в разные стороны – неудивительно, что в тот день она забыла позаботиться о прическе.

Лисбет пошла вперед. В каждом ее движении чувствовалась непоколебимая решимость, даже агрессия, странным образом сочетавшаяся со скрытым смущением. У алтаря она опустилась на пол, будто думая о чем-то своем, и уставилась в дальний конец зала.

– Вы хотели что-то сказать? – спросила пасторша. Лисбет кивнула. – Прошу. Вы, кажется, были близки Хольгеру.

– Я была близка Хольгеру, – механически повторила Саландер.

После чего повисла пауза, настолько продолжительная, что люди в зале начали громко перешептываться. Лисбет неподвижно сидела на полу – не то обозленная до крайности, не то убитая горем. Трудно было истолковать ее позу.