Феликс Сарнов: Василиск

– Понял, – кивнул Хруст, и хотя Рубцов почти слово в слово озвучил его собственные недавние мысли, не смог подавить глухое раздражение. – На его , значит земле?

– Брось, – поморщился Рубцов, – ты не у начальства на ковре. И я тебе ничего не приказывал, я даже ничего тебе не говорил . Но… Ты все-таки поговори с ним, Иван. Может, что и…

– Ладно, – пожал плечами Хруст. – Только ты уж, Вася, скажи попросту: не поговори, а побазарь , или перетри – так оно правильней будет, верно? По понятиям … Разрешите идти, таищ полковник?

– Иди, Ваня, – махнул рукой Рубцов, – у меня без тебя заморочек – во, – он провел ребром ладони себе по шее, – Иди нах…

– Уже ушел, Вася, – кивнул Хруст.

И ушел.

2.

Вернувшись в свой кабинет, Хруст достал из ящика стола пачку сигарет и дешевую пластиковую зажигалку, закурил, подошел к окну и посмотрел на улицу. Бэ=эм-вуха стояла там же, где стояла, не подавая никаких признаков жизни. Но не пустая – Хруст это знал .

Он всегда чувствовал такие вещи – стоило кинуть беглый взгляд на любую, хоть сплошь затонированную тачку, или на любое окошко в любом доме (только недалеко, на нижних этажах), как он тут же чувствовал присутствие людей в данном закрытом пространстве. Или отсутствие.

(… И не только людей, вообще живых существ… и не только присутствие, но и то, к а к и е это существа…)

Пару раз это спасло ему если не жизнь, то… Ну, скажем, состояние здоровья. Хорошая способность – для опера. Полезное свойство, или умение, или… Хрен его знает, как это назвать – Хруст не особо задумывался над этим, просто относил к тому, что называют профессиональными навыками, только…

В глубине души он знал, что способность эта – отнюдь не результат его, так сказать, профессиональной деятельности, вообще не приобретенная, не выработанная, а жившая в нем всегда. Во всяком случае, столько, сколько он себя помнил. В детстве он вообще наивно полагал, что это есть у всех, но столкнувшись пару раз с удивленной реакцией сверстников, решил до поры до времени не показывать эту способность. Он подумал тогда, что это – взрослая способность, проявившаяся у него просто чуть раньше положенного, то есть, что он раньше повзрослел. Эта мысль была приятной, но… Пару раз он небрежно продемонстрировал свое умение

( … так он тогда это называл… так об этом думал…)

взрослым и… Опять столкнулся с удивлением. Даже с настороженным удивлением. И тогда он спрятал это куда-то поглубже в себя, решив доставать лишь по мере надобности и только для себя, пока…что-нибудь не подскажет ему, для чего это вообще нужно.

И "что-нибудь" – подсказало.

"Что-нибудь" оказалось его работой, которую он себе выбрал (а может, которая выбрала себе – его ), которую, порой кроя на чем свет стоял, он любил, умел делать, и что важнее всего, уважал . Уважал, несмотря на все блядство, которое творилось вокруг – и вне, и внутри той системы, частью которой он стал. С этим блядством – на разных отрезках времени называемом по разному: то кумовством, то взяточничеством, то коррупцией, то беспределом, – усиленно и громко боролись. Боролись как раз те, кто это блядство организовывал и осуществлял, и это наверное было самым большим блядством, но… Это была "фишка", сданная в этой игре, и если ты хотел играть, то играть приходилось тем, что сдано. Как говорится, хочешь – играй, не хочешь – брось. Играть порой бывало муторно, противно до бешенства, но бросить… Сдаться без игры… Такого варианта для Хруста просто не существовало.

Если бы он когда-нибудь попробовал задуматься и сформулировать для себя, как он все это понимает и видит , получилось бы примерно следующее: весь людской род, весь этот вид состоит из разных особей. Есть существа большие, сильные и… хищные , а есть – поменьше, послабее и… не хищные . Но и те, и другие принадлежат одному виду. Это не очень согласуется с Природой по Дарвину (вернее с тем изложением дарвинской теории, с которым Хруста ознакомили в средней школе), где хищники и травоядные – это прежде всего, разные виды, но… Так есть, стало быть, такие правила игры. И по этим правилам, большие и хищные не должны обижать и рвать маленьких и слабых своего вида. Не должны, но… делают это. И еще как делают, а значит… Нарушают правила , и тогда… Тогда другие большие и хищные должны эти правила защищать. Должны защищать маленьких и слабых, пускай и относясь к ним порой с неприязнью и презрением, но – защищать , пугая, давя, а иногда и рвя на куски их обидчиков. И хотя "обидчики" – тоже часть этого вида, но это – по правилам. Это – по праву. А то, к чему иногда (и довольно часто) приводит это право , то как его порой используют,