Лоуренс Блок - Прогулка среди могил

Не думаю, чтобы у меня получилась сколько-нибудь убедительная история, но я и не собирался предлагать ее в качестве сценария для телесериала. Мне она нужна была только для того, чтобы добропорядочные граждане не сомневались, что помочь в этом деле будет и безопасно, и благородно. Я получил множество советов -например: «Такие браки добром не кончаются, ей надо бы предостеречь сестру». Но я услышал и немало полезной информации.

В начале пятого я там закончил и доехал на метро до Коламбус-серкл, едва успев до начала вечернего часа пик. Дежурный в отеле отдал мне почту — по большей части всякую макулатуру. Как-то раз я заказал что-то по почте с доставкой на дом, и с тех пор каждый месяц мне присылают десятки каталогов. У меня одна маленькая комната, и в ней не хватило бы места даже для самих каталогов, не говоря уж о товарах, которые мне предлагали купить.

Поднявшись к себе, я выкинул в помойку все, кроме счета за телефон и двух записок — в обеих говорилось, что мне звонил Кен Карри: один раз в 2.30 и потом еще в 3.45. Я не стал тут же ему звонить — слишком устал.

День выдался утомительный. Не физически — я ведь не мешки с цементом грузил, — но вести все эти разговоры с людьми тоже нелегко. Постоянно находишься в напряжении, особенно когда рассказываешь выдуманную историю. Для всякого, кто не патологический лжец, врать труднее, чем говорить правду, — на этом принципе основан детектор лжи, да и моя практика это подтверждает. Когда целый день врешь и выдаешь себя за кого-то другого, это здорово изматывает, особенно если за весь день почти не присел.

Я принял душ и побрился, потом включил телевизор и минут пятнадцать послушал новости, задрав ноги и закрыв глаза. Около половины шестого я позвонил Кинену Кхари и сказал ему, что добился кое-каких успехов, но ничего определенного сообщить не могу. Он спросил, может ли он что-нибудь сделать.

— Пока нет, — сказал я. — Завтра снова поеду на Атлантик-авеню — может быть, удастся выяснить что-нибудь еще. А когда закончу, приеду к вам. Вы будете дома?

— Конечно, — ответил он. — Мне уходить некуда.

Я поставил будильник и снова закрыл глаза. Звонок прервал мой сон на самом интересном месте в половине седьмого. Надев костюм и галстук, я отправился к Элейн. Она налила мне кофе, а себе минеральной воды, потом мы взяли такси и поехали в центр, в Азиатское общество, где недавно открылась выставка, посвященная Тадж-Махалу, это было как раз по теме занятий Элейн. Обойдя все три зала выставки и произнеся все подобающие слова, мы вслед за остальными посетителями перешли еще в один зал, где, сидя на складных стульях, послушали музыканта, игравшего на ситаре. Не имею ни малейшего представления, хорошо он играл или нет. И вообще не понимаю, как это можно определить и откуда сам он знает, не расстроен ли его инструмент.

После концерта был прием с вином и сыром.

— Долго задерживаться нам необязательно, — шепнула мне Элейн, и после нескольких минут улыбок и вежливых разговоров мы вышли на улицу.

— Я вижу, каждая секунда там доставляла тебе несказанное удовольствие, — сказала Элейн.

— Да нет, в общем ничего было.

— Ну и ну, — сказала она. — На что только не идут мужчины в надежде охмурить женщину!

— Да ладно тебе, — сказал я. — Не так уж и плохо все было. Это та же самая музыка, какую играют в индийских ресторанах.

— Но там необязательно ее слушать.

— А кто ее слушал здесь?

Мы пошли в итальянский ресторан, и за кофе я рассказал ей про Кинена Кхари и про то, что произошло с его женой. Когда я закончил, она некоторое время сидела, уставившись на скатерть перед собой, словно там было что-то написано. Потом медленно подняла глаза Элейн — женщина, видавшая виды, и много чего может вынести, но в этот момент она выглядела трогательно беззащитной.

— Господи Боже мой! — сказала она.

— Чего только не вытворяют люди друг с другом.

— И конца-края этому нет, верно? Как бездонная яма. — Она отхлебнула воды. — Какая жестокость, какой жуткий садизм. Как можно... ну, что толку спрашивать.

— Я думаю, все это ради удовольствия, — сказал я. — Наверное, они получали наслаждение — не только от самого убийства, но и от того, как издевались над ним, как водили его за нос, как говорили, что она в машине, потом — что она будет дома, когда он вернется, и в конце концов подсунули ее изрубленную на куски в багажнике старого «форда». Чтобы убить ее, не нужно быть садистом. Думаю, они просто хотели себя обезопасить — побоялись оставить свидетеля, который мог бы их опознать. Но растравлять его рану так, как они это делали, никакой необходимости не было. Им пришлось попотеть, пока они расчленяли тело. Прости, это, кажется, не совсем застольный разговор, да?