Дэвид Балдаччи - Чистая правда

Охранник открыл конверт, просмотрел содержимое письма, убедился, что там нет ничего запретного, и вернулся на свое место.

Руфус протянул конверт и письмо Райдеру, который принялся его читать. Подняв голову, он обнаружил, что Хармс наклонился над столом так, что оказался совсем близко от него. Он говорил целых десять минут, и пару раз глаза Райдера буквально вылезали из орбит от удивления. Закончив, Руфус выпрямился на своем стуле и посмотрел на него.

— Ты ведь мне поможешь?

Райдер не мог произнести ни слова — он переваривал то, что услышал мгновение назад. Если б не мешала цепь на поясе, Хармс протянул бы руку и положил ее на руку юриста — не угрожающе, но умоляя о помощи и понимании, которых он не видел почти тридцать лет.

— Правда, поможешь, Сэмюель?

Наконец Райдер кивнул.

— Я помогу тебе, Руфус.

Хармс встал и направился к двери.

Райдер убрал листок в конверт и вернул приемник в портфель. Адвокат не мог знать, что по другую сторону большого зеркала, висевшего на стене в комнате для посетителей, кое-кто наблюдал за его встречей с Хармсом и теперь обеспокоенно потирал подбородок, погрузившись в глубокие размышления.

В десять утра маршал Верховного суда Ричард Перкинс, одетый в темно-серый фрак, также традиционный костюм для представителей отдела генерального солиситора, встал у одного конца массивной скамьи, за которой стояли девять кожаных кресел с высокими спинками самых разных размеров и стилей, и с грохотом опустил свой молоток. В зале, набитом людьми, тут же воцарилась тишина.

— Его честь верховный судья и члены Верховного суда Соединенных Штатов, — провозгласил Перкинс.

Длинная, бордового цвета занавеска за скамьей раздвинулась в девяти местах, и появились столько же чопорных судей, которым явно было неудобно в традиционных черных одеяниях. Когда они заняли свои места, Перкинс продолжал:

— Слушайте, слушайте, слушайте! Всем лицам, работающим в штате Его чести, предлагается занять свои места и внимательно слушать, потому что заседание суда начинается. Да хранит Бог Америку и уважаемый суд.

Перкинс сел и окинул взглядом зал заседаний, который по площади равнялся большому особняку. Потолки высотой сорок четыре фута будто просили задрать голову и поискать глазами облака. После предварительных формальностей и церемониальных клятв новых членов Верховного суда начнется слушание первого из двух дел, назначенных на утро. Сегодня, в среду, их будет только два; вечерние заседания проходили по понедельникам и вторникам. На четверг и пятницу никаких устных прений не назначалось. Так будет продолжаться три дня в неделю каждые две недели, до конца апреля. Примерно через сто пятьдесят заседаний с прениями судьи исполнят роль современных Соломонов для граждан Соединенных Штатов.

По обеим сторонам зала заседаний располагались впечатляющие фризы. Справа — фигуры законодателей дохристианской эпохи, слева — их коллеги из христианской эры. Две армии, готовые наброситься друг на друга. Возможно, чтобы выяснить, кто понимает закон правильнее. Моисей против Наполеона, Хаммурапи против Магомета. Закон и отправление правосудия могут быть очень болезненным процессом, даже кровавым. Прямо над скамьей стены украшали две статуи из мрамора: одна изображала величие закона, другая — власть правительства. Между ними висела доска с десятью заповедями. И по всему залу, точно голуби, разлетелись резные таблички — обеспечение граждан правами, портреты мудрецов и гениальных государственных деятелей, защита прав человека. Если и существовала безупречная сцена для решения вопросов исключительной важности, то не вызывало сомнений, что именно эта. Какой бы обманчивой ни казалась ее топография.

Место Рэмси находилось в самом центре скамьи, Элизабет Найт — в дальнем конце справа. С потолка свисал микрофон на штанге. Мамы и папы, собравшиеся в зале, заметно напряглись, когда появились судьи, а их долговязые и неуклюжие детки, которые сидели со скучающим видом, выпрямили спины. И неудивительно — ведь даже те, кто был едва знаком с репутацией этого места, ощутили могучую, даже грубую силу, почувствовали, что они вот-вот станут участниками важного противостояния.

Девять судей в черных одеяниях решали, когда женщина может легально сделать аборт, указывали детям, где они будут учиться; декларировали, какие слова считаются непристойными, а какие нет; заявляли, что полицейские не имеют права без причины хватать людей, делать обыски или выбивать из подозреваемых признания. Никто не выбирал их, они исполняли свои обязанности всю жизнь, и никакие их решения никогда не оспаривались. А еще деятельность судей проходила под таким покровом тайны, будто они находились в черной дыре, и публичные люди из других весьма уважаемых государственных учреждений выглядели по сравнению с ними исключительно хвастливыми и самовлюбленными.