Маргарет Миллар - Загнанный зверь

— О, прекратите это, прекратите. Не время спорить. Не время, говорю я вам.

Он отступил в удивлении:

— Я не понимаю…

— Послушайте, как вас зовут?

— Гарри. Гарри Рейс.

— Послушайте, Гарри, мне надо уехать отсюда. Меня преследуют. Она была… Я видела ее вон в том подъезде несколько минут тому назад. Она хочет убить меня.

— Не говорите так. — Губы шофера покривились в презрительной улыбке. Он даже не посмотрел на тот подъезд, который она указала. — А вы, случайно, не сбежали кое-откуда, а?

— Сбежала?

— Да. Сбежали. Перелезли через колючую проволоку.

Она покачала головой, ничего не понимая. Этот парень говорит загадками, как толстуха Белла. Обезьяна на плечах, маленькие зверьки бегают вокруг, колючая проволока, через которую надо перелезть. Все это говорилось английскими словами, но мисс Кларво их не понимала. Она подумала: может, я иностранка, может, слишком долго ни с кем не общалась, язык изменился, люди тоже. Слово взяли такие, как Белла, Эвелин Меррик и маленький человек Гарри, все они робко, призывно улыбаются. Мне надо вернуться в свой номер и запереть дверь, отгородиться от всякого безобразия.

— Мне нужно…

— Конечно, — сказал Гарри. — Конечно. Я к вашим услугам, леди.

Шофер провел мисс Кларво к своей машине. Она бросила окровавленный платок на тротуар и последовала за ним. Боли она пока что не ощущала, только ужасное оцепенение охватило липким пластырем все ее тело.

Она села на заднее сиденье и запахнула полы пальто. Вспомнила, как молодая блондинка в заведении Беллы спрашивала, что особого в материале, вывозимом из Шотландии. Мисс Кларво этого не знала, и ей казалось важным выяснить для себя, в чем тут дело. Во всем мире полно овец, но, возможно, у шотландских шерсть тоньше. Шерсть. Овцы. Блэкшир. О мистере Блэкшире она позабыла. Он отдалился от нее на много миль и на много лет, она даже не могла вспомнить его лицо, за исключением того, что он чем-то напоминал ей отца.

В такси было темно и тепло, по радио передавали что-то о политике. У всех, кто выступал, были определенные идеи, все они знали, куда подевался день и чего ожидать от вечера.

Гарри сел на водительское место и выключил радио.

— Куда едем?

— Гостиница «Моника».

— Вы там живете?

— Да.

— Давно?

— Да.

— Все время без перерыва?

— Да.

Как видно, он не верил ей. Интересно, что он думал. Через какую это колючую проволоку она должна была перелезть? Она раньше никогда не встречала Гарри, в этом она была уверена. Однако он знал ее тайны, постыдные тайны.

— Я заплачу вам, — сказала она. — У меня в номере есть деньги.

— Да, мэм.

— Я пришлю их с посыльным.

— Да, мэм.

По его тону она поняла, что он не ждет от нее никаких денег, что относится к ней как к любому пьянчуге, мошеннику или сумасшедшему, который оказался его пассажиром. Пассажир всегда прав.

Фары идущего сзади автомобиля высветили в зеркале заднего вида лицо Гарри, которое мисс Кларво с минуту видела вполне отчетливо. Лицо было молодое, приятное и очень, очень честное. Прекрасное открытое лицо. Никто и не заподозрит, что у него на уме. Толстуха в веселом доме всю свою хитрость и свои невзгоды носила на лице, их всем было видно. А мысли Гарри были спрятаны за молодой благообразностью его лица, как червяки в сердцевине яблока, которое снаружи кажется нетронутым.

Однако даже Гарри, как яблочко румяный, но с червоточиной в мозгах, знал, куда ушел его день. А она свой потеряла, обронила где-то, как носовой платок, и подобрала запачканным с грязного пола борделя.

— Гарри.

— Да, мэм. — Тон его был насмешливо-любезным.

— Какой сегодня день?

— Четверг.

«Четверг. Сегодня утром умер Дуглас. Мистер Блэкшир приехал в гостиницу и рассказал об этом. Я обещала поехать домой и побыть с матерью. Мистер Блэкшир предложил отвезти меня туда, но я отказалась. Я не хотела, чтобы он снова ко мне прикасался. Я боялась. Я вышла на улицу и дожидалась такси у подъезда гостиницы. Мимо шли люди, незнакомые, сотни незнакомых людей. Я очень нервничала и волновалась. Люди пугали меня, я не хотела ехать домой и встретиться лицом к лицу с матерью, слушать ее речи о бедном Дугласе, который умер, она так же когда-то горевала по отцу. Я знала, какой тягостный спектакль она устроит, она без этого не может, но все это неискреннее, напускное.

Мимо проносились такси, некоторые из них были свободны, но я не могла заставить себя взять одно из них. Потом кто-то произнес мое имя, я обернулась и увидела Эвелин Меррик. Она стояла рядом со мной, уверенная в себе, и улыбалась. Незнакомые люди и проносившиеся машины не смущали ее, она всегда любила толпу, чем больше народу, тем лучше. Я подняла голову повыше, чтобы показать, будто я такая же уравновешенная и уверенная в себе, как она. Но не получилось. Я никогда не могла провести Эвелин. Она сказала: „Ты боишься, да?“ — и взяла меня за руку. Я не сопротивлялась. Терпеть не могу, когда ко мне прикасаются, но на этот раз было иначе. Ее прикосновение придало мне уверенности в себе. „Пойдем куда-нибудь выпьем“, — сказала она.