Маргарет Миллар - Загнанный зверь

У Берты хватило ума не забросить мужа после рождения дочери. Она, можно сказать, была очень добра к нему, но это была преднамеренная и равнодушная доброта; где-то в глубине ее сознания таилась мысль, что не надо жалеть сил, лишь бы Харли был ублаготворен во всем, потому что при хорошем отце девочка будет здоровой и лучше приспособленной к жизни, дружная семья — великое дело.

Все свое свободное время Берта проводила в разговорах с подругами и родственницами о совершенствах своего дитяти; она лихорадочно звонила педиатру, когда девочка отрыгивала пищу, или мужу, когда та плакала без видимой причины. Проживя с мужем почти двадцать лет, Берта научилась не беспокоить Харли в его студии. Однако она без труда и сожалений забыла эту науку в тот день, когда родилась дочь. Теперь она звонила Харли «во имя дочери», что снимало всякую возможность упреков или порицания. Девочка росла себе, не ведая о том, какие обязательства она налагает на своих родителей. Берта звала ее Энджи, это было уменьшительное от Энджел [2] Ангел (англ.). и не имело ничего общего с зарегистрированным именем — Стефани Кэролайн Мур.

В тот день в четыре часа Энджи не пожелала прикладываться к рожку. Берта танцевала с ней туда-сюда по гостиной, когда зазвонил телефон. Она осторожно переложила девочку с левой руки на правую и сняла трубку:

— Алло?

— Алло. Это миссис Мур?

— Да.

— Вы меня не знаете, но я дружна с вашим мужем.

— Да? — оживленно сказала Берта, хотя почти не обращала внимания на разговор. Волосы ребенка так нежно касались ее шеи, а теплое тельце пахло цветами и солнцем.

— Я Эвелин Меррик. Возможно, ваш муж упоминал обо мне?

— Возможно. — Девочка с большим усилием повернула головку, чтобы прислушаться к разговору, и состроила такую смешную гримаску, что Берта расхохоталась.

— Вы одна, миссис Мур?

— Я никогда не бываю одна. У нас родился ребенок, как вы, наверное, знаете.

После короткой паузы собеседница ответила:

— Да, конечно, знаю.

— Вчера девочке исполнилось четыре месяца.

— Они такие милые в этом возрасте.

— Еще бы. Но Энджи выглядит скорей как шестимесячная, даже доктор так говорит.

Это была правда. Врач, настоятельно побуждаемый Бертой, согласился, что девочка «крупная и развивается нормально».

— Какое славное имя — Энджи.

— Разумеется, это прозвище. — («Какой приятный голос у этой женщины, — подумала Берта, — и как она интересуется ребенком».) — Кстати, боюсь, я не запомнила ваше имя.

— Эвелин Меррик. Мисс Меррик.

— Что-то знакомое. Я почти уверена, что Харли говорил о вас. Большую часть времени я занимаюсь с девочкой и не слушаю, что мне говорят… Прекрати, Энджи. Нет, нет, не трогай… Она пробует потянуть на себя телефонный провод.

— Как она, должно быть, очаровательна.

— О да.

Берта столько лет восхищалась чужими детьми, — говоря правду, если ребенок оказывался смышленым, и подвирая, если он таковым не был, — что, по ее мнению, теперь другим женщинам не остается ничего другого, как восхищаться ее дочуркой. Как хорошо, что ни одной из них не придется подвирать, говоря об Энджи. Она — само совершенство. Никакой комплимент не будет преувеличением, никакая лесть не покажется грубой, Берта проглотит ее за милую душу и переварит без малейшей отрыжки.

— Девочка похожа на вас или на Харли?

— О, боюсь, что на меня, — ответила Берта с гордой улыбкой. — Это все говорят.

— Как бы мне хотелось взглянуть на нее. Я совершенно… без ума от детей.

— Так почему бы вам не зайти?

— Когда?

— Да хоть сегодня днем, если это вам удобно. Энджи очень подвижна, она целыми часами не спит. — («Интересно будет показать Энджи кому-то из друзей Харли для разнообразия. Харли скромничает и до сих пор никого не пригласил взглянуть на нее.») — Харли придет домой не раньше шести. Мы можем попить чаю и поболтать, я покажу вам тетрадь со всеми записями об Энджи. Вы, случайно, не художница, мисс Меррик?

— В известном смысле.

— Я так и подумала. Харли говорит, что нашу крошку еще рано писать, но я… Впрочем, неважно. Вы ее увидите сами. Вы знаете наш адрес?

— Да. Буду рада познакомиться с вами, миссис Мур.

Они попрощались, и Берта повесила трубку, заранее упиваясь материнской гордостью.

Берта не была подозрительной ни по характеру, ни по жизненному опыту — у Харли был не один десяток друзей обоего пола, — и ей не показалось странным, что Эвелин Меррик не сообщила о причине своего телефонного звонка.