Уоррен Мерфи - Верховная жрица

– Изменил облик?!

– Ты ведь тоже преобразился. Разве я не вправе сделать то же самое?

– Само собой. Только то, чем ты покрыл голову, слезает, – кивнул Римо.

Оглядев себя в боковое зеркало, Чиун вытащил из одного рукава кимоно баночку с аэрозолем и покрыл свою облинявшую голову липким черным порошком.

Римо бросил взгляд на этикетку. «Заменитель волос», успел прочитать он, прежде чем Чиун убрал баночку.

Уильямс закатил глаза. Скорее бы, скорее распроститься с этим Тибетом навсегда.

В Гонггарском аэропорту их уже ожидал приветственный комитет. В основном гражданские лица, несколько присутствующих здесь солдат тотчас отошли в сторону.

Вдоль дороги стояли простые тибетцы, они же образовали полукруг и возле взлетной полосы. Лихорадочно вращались простые и богато отделанные молитвенные колеса. Когда бунджи-лама со свитой подъехала к турбовинтовому самолету, все взгляды устремились в их сторону.

– Что-то не нравится мне это сборище, – буркнул Римо, внимательно оглядывая толпу.

– Думаю, они не станут вмешиваться, – ответил Чиун, вылезая из грузовика, но в глазах его застыла тревога.

– Что за чушь вы несете? – возмутилась Скуирелли. – Это обожающая меня публика. – И она стала посылать во все стороны воздушные поцелуи. – Смотрите, это я – ваша бунджи-лама!

Лица тибетцев оставались совершенно бесстрастными.

– Что с вами? Меня не было здесь шестьдесят лет Вам бы радоваться да радоваться!

Из толпы выступил вперед пожилой китаец в военной форме.

– Я тот, кто обещал вам безопасный выезд из страны, – объявил он.

– И вы дорого заплатите, если не сдержите своего слова, – предостерег его Чиун на своем собственном языке.

– Как министр государственной безопасности Китая, я собрал на ваши проводы здешних людей.

– Ну что ж, приглашаем всех посмотреть на это грустное зрелище, – тихо произнес мастер Синанджу.

– Главное, чтобы тибетцы видели, что клика бунджи-ламы не заботится о них и стремится вернуться в комфортную западную жизнь.

– Мы улетаем по собственному желанию, – решительно заявил кореец.

– Но тибетский народ не останется без духовного руководства, – гладко продолжил министр, обращаясь к собравшимся. – В страну прибыл человек, который только один и сможет указать верный путь в эти смутные времена.

При этих словах министр указал на восток.

– В Тибет возвратился таши! – громко оповестил он.

– Таши! – прошипел Лобсанг.

– Таши... таши, – подхватили тибетцы, повторяя этот титул снова и снова, с каждым разом все громче и все более певучими голосами.

– Кто такой таши? – поинтересовался Римо. Несмотря на то что Римо не понимал китайского, он прекрасно расслышал это часто повторяемое слово.

– Таши-лама, – сурово ответил Чиун.

– Еще один лама? – возмутилась Скуирелли.

– Его также называют панчен-ламой, – прошипел Лобсанг – Он всегда был и останется послушным орудием в руках китайцев!

– Он обладает большим могуществом?

– Он воплощение Опаме, Будды Безграничного Света.

Скуирелли изумленно захлопала глазами.

– Воплощение Безграничного Света? Неужели он более яркая звезда, чем я? И выше титулом? Неужели на сцене он заслонит меня собой? И это после всего, что произошло?

– Идет таши, – проворчал Кула.

– Ах ты, Боже мой, идет таши-лама, а я такая растрепанная! А одежда! Кошмар! Мне надо переодеться. Где тут моя артистическая уборная?

– Тише! Это важный исторический момент.

Толпа расступилась, и вперед, величавым шагом, выступили четыре настоятеля в ало-золотых облачениях.

– Кто из них таши? – шепотом спросила Скуирелли.

Как бы в ответ на ее слова настоятели разошлись в стороны, а посредине осталась маленькая фигурка в золотом одеянии. Лицо мальчика, увенчанное митрой, было мягким и безмятежным, глаза сияли невыразимой невинностью и красотой.

– Совсем еще ребенок, – заключил Римо.

Таши-ламе и в самом деле не минуло восьми. Но личико его уже сияло гордостью.

– Какое у него большое молитвенное колесо! – ахнула Скуирелли. – Просто колоссальное! А у меня только и есть что этот паршивый «Оскар».

– Вот он, настоящий шоу-бизнес, дорогуля, – хмыкнул Римо.

Таши-лама подошел к Скуирелли Чикейн без какого бы то ни было злого умысла. Он ни на миг не сводил с нее взгляда своих совершенно бесхитростных глаз. И по-прежнему высоко, хотя и с трудом, нес свое молитвенное колесо.

– Что мне сказать? – нервно спросила актриса у Лобсанга.